Как Мюнхгаузен выуживал себя за волосы, так Макс сантиметр за сантиметром вытягивал свое большое и непослушное тело из холодной могилы, которую ему предложило болото. Он напрягал все свои силы и не думал о времени. В болоте остались сапоги, но на этот раз злобный паук остался ни с чем.

Макс вылез на твердую землю, приходя в себя, закашлялся, задышал ровно и расслабленно. Он огляделся – луна ярко освещала холм, находящийся перед ним. На его вершине четко проглядывался жуткий лес из коряг и куча больших камней. Там должно быть сухо. Если б у него были спички, он бы развел костер. Но хотя бы скрыться от ветра, как-то попытаться согреться… Там по крайней мере, нет этой всепроникающей воды.

Тепла, ему хотелось тепла. Скрюченными от холода пальцами, Макс попытался запахнуть на себе курточку, но это ничего не дало. Стало только еще холоднее. Хотелось спать. Глаза сами собой слипались. Макс понимал, что это опасный сон, скорее всего – последний, но побороть дремоту не мог. Он засыпал и видел, как над Сосновкой сгущаются тучи. Того и гляди, ливанет. А ливень обещал перейти в метель. Но это было там, снаружи. А в доме Иванны было сухо и тепло. Макс никогда не был у нее в гостях, но сейчас как будто знал каждый уголок ее жилища. Салатовые обои, цветы в кашпо, недорогой столовый уголок и ковер под ногами. Не хватало разве что телевизора. Бабка о чем-то усердно молится в своем уголке… Хлопнула дверь и вошла Иванна. Сняла полушубок, повесила на крючок. Под ее ногами вертелся каштановый мохнатый клубок. Да это же Барбос! Макс улыбнулся во сне. Вышел-таки, дуралей в деревню. Слава богу, хоть с ним все в порядке.

– Баню бы истопить, вымыть его, – сказала бабка, как будто говоря не про пса, а про Макса. И он почувствовал свое присутствие рядом с ними. Как часто это бывает во снах. Невозможное возможно. Было так хорошо. Как будто он наконец-то вернулся домой.

Медленно сквозь сон перед ним стал прорезаться лес. Нет, нет, он не хотел просыпаться. Он хотел навсегда остаться там, где его ждут и любят. Но Макс заставил себя двигаться. Пополз вперед, к нагромождению камней. Его трясло. Сначала он думал, что это от холода, но потом понял, что дрожала земля. Она тряслась так, что Максу казалось – из него вот-вот выскочит душа. Он обхватил себя обеими руками, будто этим мог противостоять злой силе. Сомнений не было, он попал на какое-то сакральное место. Вокруг выл ветер, и на его фоне неслись слова на неизвестном ему языке. Заклинания, нашептывания, вскрики и взвизгивания. Он со всей силой прижался к земле, она должна ему помочь, она – матушка. И ухо его стало различать завывания, смертельные крики людей, что-то вроде молитв и просьб. Он попытался подняться, идти, но встречный ветер сбил его с ног, он споткнулся, упал.

Открыл глаза и увидел ее, женщину из снов, его галлюцинацию и мираж, духа из могилы в разрушенной деревне. Сейчас она уже не висела полупрозрачной в воздухе, а была на вид более телесной. Почти такой же, которая села в его машину. Женщина присела рядом на корточки, подала ему руку. Макс ухватился за нее. Ему даже показалась ее ладонь теплой. «Кто ты?» – спросил Макс, едва выговаривая слова. Женщина улыбнулась и уставилась ему прямо в зрачки. Макса заметно отпустило – он дрожал, но его уже не колотило как в припадке. Пот покатился по лбу, а он все держал зрительный контакт с ней. И все больше успокаивался. Уже едва вздрагивал, мышцы начали приходить в себя. Он открыл рот, и с губ сорвалась фраза, абсолютно ему незнакомая, на каком-то неизвестном ему языке. Следом сорвалась вторая, длиннее. Макс не сопротивлялся, он дал словам зарождаться где-то в глубине его существа и выходить наружу. Он понимал, не зная, каким образом, что это проснулась генетическая память. Это не он, это говорят его предки. И чем спокойнее и увереннее оказывался он, тем тоньше становилась женщина, давая ему силы, сама она как бы таяла, и постепенно пропала совсем. Последней растаяла ее ладонь, зажатая в руке Макса.

Он встал на ноги и уверенно пошел вглубь островка. Там, точно посередине, в обрамлении мелких собратьев, возвышался большой, порядком выщербленный камень. Макс подошел и положил руки на камень, туда, где были отпечатаны чужие ладони. И камень принял его. Принял как родное дитя и начал превращать его в свое подобие. Как в замедленной съемке человек стал окаменевать – сначала кисти рук, потом камень побежал вверх, к локтям, перекинулся на суставы предплечий. Захватил его грудную клетку, потек к животу и шее. Только не это! Только не превратиться в статую самому себе! Макс с силой, которая еще оставалась в ногах, уперся ногой в камень, всю тяжесть перенеся на спину. А потом оттолкнулся. И медленно-медленно начал заваливаться назад, отпочковавшись от камня.

Нужно было согреться, сбить магию камня. Он лихорадочно загребал руками и собирал вокруг себя сучья, лежа на спине и не в силах перевернуться на живот. Что-то осталось между его пальцев, как между зубьями граблей. Он поднес к лицу жидкий пучок прутьев, чудом занесенных сюда ветром с деревьев, стоящих относительно далеко. Только чем их зажечь? Не было абсолютно ничего под рукой. И даже если допустить, что сучья были бы сухими, и он смог бы добыть огонь путем верчения как первобытный человек, руки все равно не слушались его.

Макс, чувствуя тупую беспомощность, со злостью стал бить кулаками с зажатыми в ней сучьями по земле. Физическая боль придала ему энергии. «Загорайся! Загорайся, ты, кучка бесполезных деревяшек!» – заорал Макс. Он сжимал сырые ветки, как будто старался выжать из них всю влагу, не замечая, как из-под окаменевших пальцев течет кровь. Он вел себя как полубезумный и тем не менее, тихий шорох немедленно привел его в чувство. Макс в удивлении раскрыл рот – пучки веточек задымили. Сначала дымок завился чуть слабой ниточкой, потом – сильнее, и вдруг ветки вспыхнули ярким пламенем. Белесый пар облаком выстрелил вверх и мгновенно растворился в предрассветном воздухе. Ветки одна за другой, как по мановению волшебной палочки со свистом разгорались, разбрасывая кучи искр. Ветки догорали и камень сходил с человека, как отступающий ледник.

Время летело, он его не замечал. Он вообще ничего не замечал вокруг – ни холода, ни одиночества. В конце концов, он выбился из сил и заснул рядом с камнем.

А к утру, измотанный и обессилевший, Макс, не плутая, как будто перед ним была проложена тропинка, вышел к Сосновке. Вот они, ворота лешего, про которые говорил горбун. Только было одно отличие его от тех, кто выходил сюда раньше: он хоть и был измотан, но находился в здравом рассудке.

Макс зашел в домик орнитолога, не зажигая огня, чтобы не разбудить старика. Внутри было уже заметно светло. Он сразу обратил внимание, что в помещении все перевернуто вверх дном – здесь будто прошелся ураган. Похоже на то, что кто-то что-то искал, уже не заботясь о последствиях. А потом Макс заметил это. На полу лежал мертвый орнитолог. Стало понятно, что Илье Васильевичу уже ничто не поможет – по его мутному открытому глазу полз таракан. Как вспышка пронесся в голове день накануне, как он так же ворвался в дом, стал звать старика и увидел эту картину. Он еще тогда знал, что орнитолог умрет. Только нет, не умер он… Макс наклонился над трупом – из груди старика торчала ветка осины. Она была глубоко загнана внутрь грудной клетки. Как такое возможно? Это какой силой нужно обладать, чтобы воткнуть ветку в тело? По спине Макса побежали холодные мурашки. Это убийство, сомнений нет. Но за что? Кто?