Как и в других отделениях кардиореанимации, в Бельвю было предостаточно ЭКГ-мониторов, отслеживающих сердечный ритм пациентов. Под рукой всегда были дефибрилляторы и прочее оборудование для сердечно-легочной реанимации. Соотношение медперсонала и пациентов было примерно 1:3, а иногда и вовсе 1:2.

Однажды утром в начале моей ординатуры женщина средних лет на третий день после сердечного приступа впала в состояние желудочковой фибрилляции, тех самых хаотичных сокращений, что убили обоих моих дедушек. Она хорошо себя чувствовала и с нетерпением ждала возможности вернуться домой, единственной ее жалобой было то, что от одного из датчиков-наклеек аппарата ЭКГ у нее чесалась кожа. Потом она завалилась набок, глаза закатились до белков, лицо посинело, как старый синяк. Если бы я вскрыл тогда ее грудную клетку и взял в руки ее содрогающееся в фибрилляциях сердце, оно на ощупь напоминало бы пакет с червями.

Я вышел в коридор и потребовал ручной фибриллятор. Тут же один из врачей на подхвате прибежал и дважды сильно ударил пациентку в грудину – этот прием называется «прекардиальный удар», и иногда он может остановить фибрилляции; в то утро он нам не помог.

Мы подложили под пациентку доску и начали непрямой массаж сердца. Когда нам привезли дефибриллятор, я приложил пластины к ее костлявой груди. Нам хватило одного разряда в 360 джоулей. Она дважды кашлянула, ее пульс восстановился, и она сделала глубокий вдох. Широко открыв глаза, она повернула к нам голову и недоуменно посмотрела на нас, не понимая, почему вокруг нее все бегают. Она понятия не имела, что мы только что спасли ее от гарантированной гибели. На самом деле ее соседка по палате была куда более травмирована произошедшим. Покачиваясь взад-вперед в своей койке, она тихонько попросила меня задернуть разделяющую палату занавеску.

* * *

Получается, что в начале 1960-х годов кардиологи представляли себе, как выглядит обструкция коронарных сосудов. Умели ли они ее исправлять? Хирурги уже умели обходить перекрытые сосуды в ногах и сердце при помощи венозных трансплантатов, взятых в других частях тела. К сожалению, операции по шунтированию были чреваты тяжелыми осложнениями и непозволительно высокой постоперационной смертностью. Именно тогда группа фанатичных приверженцев кардиохирургии решила заняться поиском способа создания новых каналов для прохода крови, которые бы шли не вокруг заблокированного участка, а сквозь него.

Одним из этих энтузиастов был Чарльз Доттер, рентгенолог в Орегонском университете. На конференции 1963 года в Праге он предсказал, что ангиографический катетер может быть «больше чем просто инструментом диагностики. Если подойти к его использованию с воображением, он может превратиться в важный хирургический инструмент». Доттер, также известный в отдельных кругах как «Безумный Чарли», был необычным человеком: скалолазом, орнитологом и наркоманом-амфетаминщиком. Для процедур он использовал гитарные струны в качестве направляющей проволочки, а во время конференций с помощью паяльной лампы делал в своем отельном номере кустарные катетеры из тефлоновой трубки.

Однажды, читая лекцию по сердечной катетеризации, рентгенолог закатал рукав рубашки и продемонстрировал, что еще утром ввел себе в сердце катетер. Продолжив лекцию, он подключил себя к осциллографу, демонстрируя и записывая значения давления в камерах своего сердца.

Шестнадцатого января 1964 года Доттер провел первую терапевтическую процедуру, использующую катетер, названную им ангиопластикой, на восьмидесятидвухлетней пациентке по имени Лора Шоу, которая попала в его рентгенографическую лабораторию с гангреной ноги, вызванной обструкцией артерии. Ее конечность была темной, инфицированной и уже покрылась коркой. Несмотря на ужасную боль, она продолжала отказываться от ампутации конечности. Доттер провел ей паллиативную процедуру – он ввел в ее заблокированную артерию проволоку через кожу с тыльной стороны колена, а затем нанизал на нее последовательно увеличивающиеся катетеры, чтобы расширить сосуд, утрамбовывая бляшки в стенки сосуда, как «следы ног в мокрый песок». Процедура оказалось успешной. Боль Шоу прошла, и инфекция отступила. Она умерла два года спустя от сердечного приступа.

За эту и дальнейшие процедуры восстановления просвета сосудов в ногах Доттер получил широкое признание. В 1964 году журнал Life, самое популярное периодическое издание в стране, опубликовал на целом развороте фотографию Доттера, позирующего во время проведения одной из своих процедур по освобождению сосудов от тромбов. «Работа приносит свои плоды, и это приятно, но бывает, что она нервирует и расстраивает, – сказал Доттер в своем интервью журналу. – Когда ангиопластика была совсем новой процедурой, мне приходилось мириться с множеством подлых высказываний, таких, как: „Он придурок, нельзя на слово верить данным, полученным от его плохо задокументированных, бесконтрольных экспериментов“, – и это далеко не самые неприятные из них. Я рад, что оказался достаточно толстокожим, чтобы продолжить свои изыскания».

Ангиопластика была процедурой «прочистки трубы», и сам Доттер нередко называл себя «сантехником». «Если сантехник может прочистить трубы, то мы можем прочистить кровеносные сосуды», – говорил он. Тем не менее его метод был грубым и примитивным и нередко приводил к банальному отодвиганию бляшек вниз по артерии, где они расщеплялись, переходили в более мелкие сосуды и забивали уже их.

Нередко в процессе ангиопластики случались и травмы сосудов, приводящие к разрывам, кровотечениям и скарификации[51] стенок. Иногда процедура и вовсе приводила к отрыву тромба, который перемещался вниз по артерии, а затем вызывал инфаркт и отмирание тканей. Доттер предполагал, что более управляемое расширение сосудов будет безопаснее и эффективнее, но сам он так и не смог разработать эту процедуру.

Следующий важный шаг к победе над бляшками был сделан еще одним немецким врачом, Андреасом Грунтцигом, в конце 1960-х годов, когда он решил поработать с катетерами Доттера. Как и многие великие изобретатели в сфере кардиологии, Грунтциг в глубине души был инженером. Его двухкомнатная квартира в Цюрихе находилась через дорогу от места, где Джеймс Джойс написал большую часть «Улисса», а его кухонный стол, заваленный рисунками, ножами, пластиковыми трубками, воздушными компрессорами и залитый эпоксидным клеем был, по сути, рабочим местом художника. Грунтциг ночи напролет мог работать над прототипами катетеров. Когда к нему приходили коллеги – в любое время дня и ночи, к вящему неудовольствию давно страдающей от его увлечения жены, – он приглашал их на кухню и приставлял к работе. Грунтциг, с гривой черных волос и густыми усами, был привлекательным и харизматичным человеком. Как и его легендарный предшественник Форсман, Грунтциг любил риск и в свободные выходные летал над Швейцарскими Альпами на своем одновинтовом самолете. В отличие от Форсмана, он обстоятельно подходил к работе и вдохновлял своих последователей.

Грунтциг задался целью добавить на конец своего катетера надувной шарик, который был бы тонким, но достаточно крепким, чтобы не сдуться и не лопнуть при контакте с