Пару мгновений Руперт колебался, но затем вспомнив, что их всего двое, а он вооружен, поддался импульсу или же давлению судьбы и начал крадучись пробираться к источнику света. Он наощупь двигался вдоль длинного зала, от колонны к колонне, затем через дверной проем нырнул в зал меньших размеров и далее, ведомый загадочным огоньком, в узкую перпендикулярную комнату, в которой располагался вход в центральное святилище и залы по обеим его сторонам. При входе в священное место он остановился и осторожно выглянул из-за скального выступа, который когда-то поддерживал массивную дверь. Затем – ибо это святилище было небольшим – его глазам предстала весьма странная и любопытная сцена.

На внушительном квадратном алтаре, где более тысячи лет подряд приносились дары богам Египта, в том числе и великому Рамзесу, который вырубил в скале этот храм, стояла лампа. Позади нее был обломок обвалившегося с потолка камня, а сама она была поставлена боком, чтобы отбрасывать большую часть света вперед. Свет этот падал на разбитые изваяния четырех сидящих богов, которым здесь поклонялись и чьи взгляды были до сих пор устремлены на этот заброшенный алтарь – Птаха, Аммона-Ра, самого Рамзеса и бога зари Гармахиса, увенчанного изображением солнечного диска. Лучи лампы также высвечивали нечто куда более удивительное, нежели изваяния богов, – а именно, фигуры двух женщин. Стоя лицом друг к другу по обеим сторонам череды богов, они как будто обращались к ним с молитвой.

Одну из них Руперт узнал сразу – это была старая цыганка Бахита, о которой он все эти месяцы ни разу не вспомнил, по крайней мере, с вечера их с Эдит помолки, когда она отбросила свою первую тень на собравшееся в загородном доме Дэвенов по случаю Нового года общество. Проходя сегодня мимо ее дома, он заметил привязанных возле него нескольких прекрасных дромадеров. Сейчас на ней было темное, облегающее платье с капюшоном, скрывавшим ее прическу. Наряд этот придавал ей сходство со жрицей, коей, как он угадал, она и была. Впрочем, взгляд Руперта не задержался на ней долго, ибо скользнул к ее спутнице и там остановился.

То была молодая женщина лет двадцати двух-двадцати трех, или, от силы еще на год старше, невысокая, хрупкая, изящная, на редкость красивая и такая светлокожая, что вполне сошла бы за белую. Вместо платья она была укутана в кусок ткани, столь тонкой, что сквозь нее были видны ее округлые формы, и столь белой, что казалось, будто они сверкают, как снег. На талии у нее был серебряный пояс, а на темных, вьющихся волосах, ниспадавших ей на плечи, словно у египетской царицы, сияла золотая диадема, увенчанная символом солнечного диска, а впереди – головой кобры.

Увидев эти вещи, Руперт ахнул. Еще бы, ведь если только глаза не обманывали его или это не было сновидением, его взору предстало то, что ни один человек не видел на протяжении более тысячи лет, а именно, представительницу царского дома Египта, делающую подношение своим богам. В этом не было ни малейших сомнений. Платье, хотя и упрощенное, но определенно царское, урей над ее челом – а знак этот не осмелился бы надеть никто, кроме членов семейства фараона или его законной супруги – говорили сами за себя. Более того, в одной руке она держала стеклянную чашу, а в другой – алебастровый кувшин, и, сделав из кувшина в чашу возлияние, предложила ее Гармахису, нежно и по-арабски произнося слова, которые подсказывала ей Бахита.

– Умоляю тебя, о, ты, облаченный в солнце, которое есть символ духа, даруй мне, по крови последней жрице, и этой женщине, моей родственнице, что поклоняется тебе, безопасное путешествие!

Говоря эти слова, она повернула голову, и свет лампы упал на ее лицо. Оно было прекрасно, как цветок, восхитительное той красотой, что была нова Руперту, ибо он никогда не видел ей подобной. Огромные темные глаза, влажные и блестящие. Широкий, благородный лоб, типично восточные губы, чуть полноватые и алые. Красивый нос, чуть широкий в ноздрях. По-детски округлые щеки, твердый, но с ямочкой подбородок. Всю эту красоту, словно рама картину, обрамляла масса курчавых волос. По отдельности в ее чертах не было ничего особенного, но вместе взятые, подсвеченные и оживленные ее нежной, задумчивой улыбкой и загадочным взглядом гордых и вместе с тем умоляющих глаз, – ах! – им на всем свете не было равных!

Объятый желанием стать свидетелем этого удивительного зрелища, Руперт устремился вперед. Так получилось, что рука, поддерживавшая вес его тела, скользнула вниз, и перстень царапнул по камню. В гробовой тишине подземелья этот звук разлетелся громким эхом.

Бахита, чей слух был острее, чем у лисы, услышав его, резко развернулась, подбежала к лампе и, схватив ее с алтаря, бросилась к дверному проходу. Руперт попытался отступить через коридор, чтобы укрыться в одном из боковых залов, чьи двери открывались во внутренний вестибюль. Увы, слишком поздно. Бахита уже набросилась на него. Поняв грозившую ему сзади опасность, Руперт повернулся, и они встретились лицом к лицу.

– Бахита, это я, – сказал он, ибо в ее руке уже блеснул нож.

Она опустила руку и окинула его взглядом.

– Руперт-бей! – воскликнула она. – Ты вернулся. Что ж, я уже об этом слышала и знала, что ты придешь. Но что ты делаешь здесь, переодетый арабским шейхом? Почему подглядываешь за нашими ритуалами? О, скажу честно, не будь ты Руперт-беем, ты бы уже был мертв!

Между тем молодая женщина, которая бросилась вслед за Бахитой, не зная причин шума, в буквальном смысле налетела на Руперта, затем отскочила и растерянно застыла на месте. При этом она машинально опустила руку, и содержимое чаши, которую она по-прежнему держала в руках, выплеснулось на каменный пол.

Это было довольно забавное зрелище: высокий англичанин в арабских одеждах, застывший, словно статуя, дабы любое проявление страха не закончилось для него ударом ножа, и красивая восточная женщина в священном, но полупрозрачном одеянии, увенчанная солнечным диском и царским египетским уреем, невольно изливающая к своим ногам ритуальную воду. Обстановка тоже была довольно странной. Их окружали гигантские колонны и резные стены, а из-за алтаря на них взирали полуразрушенные, но все еще ужасные боги.

– Убери свой нож, – сказал Руперт Бахите. – Давай зайдем в боковую комнату, и я все тебе расскажу.

Та наклонилась и, подняв с пола, где он лежал рядом с алтарем, темный плащ из верблюжьей шерсти, накинула его на плечи своей юной спутницы и низко натянула ей на лицо капюшон. Затем, взяв ее за руку, обернулась к Руперту.

– Иди первым! – приказала она и прошла между колонн к первой комнате, вход в которую открывался справа от них.

Это было довольно неуютное место. В прошлом оно, вероятно, служило чем-то вроде храмовой кладовой. Теперь же в нем обитали полчища летучих мышей, беспрестанно сновавших туда-сюда и оглашавших его своды своими пронзительными криками. Поставив лампу не то на каменную скамью, не то на стол, что стояли здесь по обеим сторонам, Бахита сказала:

– Мы твои служанки, Руперт-бей, – и с мрачной улыбкой добавила: – Разве мы не совершили на тебя возлияния? – и она посмотрела на его ноги, мокрые от содержимого стеклянной чаши.