Исаак и тут не стал ничего объяснять, хотя на сей раз Ингер не мешала ему говорить, он почти выдохнул то, что хотел сказать:

– Чертова баба, тебе больше не место в доме!

Он был неузнаваем. Должно быть, дал волю давно копившемуся раздражению.

То был печальный день, миновала долгая ночь, и наступил еще один такой же день. Исаак ушел и дома не ночевал, хотя ему обязательно надо было свезти в сарай просохшее сено; Сиверт ушел с отцом. Ингер осталась с Леопольдиной, коровами, козами, но она чувствовала себя совсем одинокой, почти все время плакала, недоуменно качая головой; такое сильное душевное волнение она пережила лишь один раз в жизни, теперь она вспомнила тот один раз, а случился он, когда она придушила своего крошечного ребеночка.

Куда подевались Исаак с сыном? Они и не думали зря терять время; украв сутки или около того от сенокосной поры, они построили на озере лодку. Вышла изрядно неуклюжая, неприглядная посудина, но прочная и крепкая, как все, что они делали, зато теперь у них была лодка и они могли ловить рыбу неводом.

Они вернулись домой, а сено лежало все такое же сухое. Они доверились небу – и выгадали, остались в барышах. Сиверт сказал:

– А мама-то, видать, убирала сено.

Отец повел глазом на луг и заметил:

– Ага.

Исаак сразу увидел, что большая часть сена исчезла, Ингер, верно, ушла сейчас в дом полдневать. И правильно сделала, что убрала сено, хоть он обругал и поколотил ее вчера. А сено-то тяжелое, большетравное, ей здорово досталось, да еще пришлось выдоить всех коров и коз.

– Ступай поешь, – сказал он Сиверту.

– А ты?

– Не хочу.

Почти сразу как Сиверт вошел в избу, Ингер вышла за дверь и, смиренно остановившись на пороге, сказала:

– Будь добр, зайди в избу и поешь тоже.

В ответ Исаак проворчал что-то невразумительное. Но кротость Ингер в последнее время стала явлением таким редким, что Исаак заколебался в своем упорстве.

– Если б ты вколотил два зубца в мои вилы, я б скопнила и больше, – сказала она. Она обращалась со своей просьбой к хозяину двора, к главе семьи, и была благодарна, когда он не ответил ей язвительным отказом.

– Ты и без того довольно наработала, – проговорил он.

– Да куда там.

– Некогда мне сейчас приколачивать тебе зубцы к вилам, видишь, собирается дождь!

И сам принялся копнить сено.

Должно быть, ему хотелось избавить ее от работы: несколько минут, потраченные на починку вил, наверстались бы в десять раз, если б Ингер пришла ему помочь. А Ингер все-таки пришла со сломанными вилами и копнила так споро, что только успевай поворачиваться; приехал Сиверт с подводой, все втроем они навалились на работу, пот лил с них ручьем, и воз за возом отправлялся на сеновал. Любо-дорого посмотреть! Исаак же снова раздумался о высшей силе, направляющей все наши шаги, от кражи далера до уборки целой кучи сена. А вдобавок на озере стоит лодка, после долгих лет размышлений и сборов стоит теперь готовенькая лодка на озере.

– О-ох, Господи, – вздохнул Исаак.

В общем, вечер вышел замечательный, поворотный пункт. Ингер, казалось, выбившаяся на долгое время из колеи, теперь снова вернулась на свое прежнее место, и всего-то для этого понадобилось поднять ее с пола. Ни один из них не вспоминал об этом происшествии, Исаак потом даже устыдился за этот далер: и деньги-то всего никакие и все равно с ними пришлось расстаться, ведь в конце концов он отдал его Элесеусу. К тому же разве этот далер не принадлежал столько же Ингер, сколько и ему? Пришло время и Исааку проявить смирение и покорность.

Да, всякие бывали времена, Ингер, видать, опять поменяла свои взгляды на жизнь, опять переменилась, отказалась мало-помалу от своих благородных замашек и снова сделалась серьезной и заботливой женой и хозяйкой. Подумать только, что мужской кулак может сотворить такие чудеса! А и как же иначе, дело-то касалось сильной и работящей женщины, которую изнежило долгое пребывание в искусственной атмосфере, – жизнь столкнула ее с мужчиной, слишком твердо стоявшим на ногах. Он ведь ни на минуту не покинул своего исконного места на земле, своей почвы. Его не сдвинешь.

Да, всякие бывали времена; на следующий год опять случилась засуха, исподволь подтачивая ростки и людскую бодрость. Ячмень сох на корню, картошка – изумительная картошка! – та не сохла, а цвела, цвела. Луга стали серого цвета, картошка же цвела. Высшая сила управляла всем, но луга стали серого цвета.

И вот однажды явился Гейслер, бывший ленсман Гейслер наконец-то явился опять. Удивительно, право, что он не помер, а опять вынырнул. Зачем бы это?

На сей раз Гейслер не хвастал крупными затеями, покупкой горных участков и документами. Наоборот, он был довольно-таки плохо одет, борода и волосы на голове поседели, веки были красные. И вещей за ним теперь уж никто не нес, даже никакого чемоданчика, под мышкой у него был только портфель.

– Здравствуйте, – сказал Гейслер.

– Добрый день, – ответил Исаак и ответила Ингер. – Вот какие к нам пожаловали гости!

Гейслер кивнул головой.

– Спасибо вам за последнюю встречу в Тронхейме! – сказала наособицу Ингер.

Исаак тоже кивнул и сказал:

– Да, спасибо за это от нас обоих!

Но не в привычках Гейслера было впадать в сентиментальность, и он сказал:

– Я иду через перевал в Швецию.

Хотя хуторяне были подавлены из-за засухи, визит Гейслера порадовал их, они радушно угостили его, им было очень приятно как следует принять его, он сделал им так много добра.

Сам Гейслер нисколько не был подавлен, он сейчас же начал рассуждать обо всех проблемах, осматривал землю, кивал головой, по-прежнему держался прямо и гордо, словно у него в кармане лежало много сотен далеров. Он принес с собой бодрость и оживление, и не потому только, что говорил громким голосом, а потому, что говорил весело и возбужденно.

– Великолепное местечко это Селланро! – сказал он. – А теперь за тобой сюда, в глушь, потянулись и другие, я насчитал целых пять усадеб. Есть и еще, кроме этих, Исаак?

– Всего семь, две не видно с дороги.

– Семь дворов, скажем, пятьдесят человек. Придет время, и тут будет густо заселенный район. У вас еще нет здесь школьного округа и школы?

– Есть.

– Да, я слыхал. Школа на усадьбе Бреде, потому что она находится почти в центре. Подумать только, Бреде – и вдруг хуторянин-землепашец! – сказал он и зевнул. – Про тебя я все знаю, Исаак, ты – основа всего. Это меня радует. Ты и лесопилку завел?

– Да, уж какая вышла. Но мне большая подмога. Я распилил на ней не одно бревно и для нижних соседей.

– И правильно сделал!