Комментируя участь Путяты, чей двор был разграблен восставшими в первую очередь, приходится ограничиваться предположением о том, что тысяцкий стал жертвой близости к князю Святополку, а не к Святославичам. Отсутствуют в текстах и указания на то, чтобы после смерти Святополка в какие-нибудь переговоры со Святославичами вступал Мономах.

Учитывая то, что источники не содержат информации о реакции представителей старших ветвей потомства Ярослава, часть исследователей пыталась найти объяснение этому феномену. Как считал Д. Я. Самоквасов, «в 1113 г., по смерти Святополка, Киев должен был перейти к старшему из Святославичей, если бы Святослав, вопреки завещанию Ярослава I, не захватил великокняжеский стол силой и не скончался прежде старшего брата Изяслава, которому законно, по праву, наследовал Всеволод; сын Всеволода, Владимир Мономах, является таким образом законным наследником Святополка»[230]. Сходные рассуждения можно найти у Д. И. Иловайского, который писал: «Ближайшее право на великокняжеский стол имели Святославичи, Давыд или Олег; впрочем, старшинство их было спорное, так как их отец Святослав насильно отнял киевский стол у своего брата Изяслава и умер при его жизни. Вопрос был решен голосом народным, который единодушно указывал на Владимира Мономаха, в действительности уже давно стоявшего во главе русских князей; а Святославичи были нелюбимы, особенно за свою дружбу с половцами и многие разорения, причиненные ими Русской земле»[231]. Эта тенденция получила наиболее законченное оформление в предположениях А. В. Назаренко об устранении Святославичей от наследования киевского стола, которое исследователь приурочивает к Любечскому съезду, и о том, что порядок наследования киевского стола мог быть предварительно урегулирован соглашением между Мономахом и Святополком[232].

Аргумент об устранении Святославичей от реализации наследственных прав на Киев, к сожалению, основывается лишь на молчании источников. А вот аргумент о достижении предварительного соглашения между Мономахом и Святополком имеет чуть больше оснований, если принять во внимание, что в 1112 г. был заключен брак между Ярославом Святополчичем и дочерью новгородского князя Мстислава. По свидетельству Ипатьевского списка «Повести временных лет», в тот год «Ярослав, сын Святополка, ходил на ятвягов и победил их; и, возвратясь с войны, послал в Новгород, и взял себе в жены дочь Мстиславову, внучку Владимирову, мая 12, а приведена была июня 29». Только этим браком дело не исчерпывалось, так как далее читаем: «В том же году повели Евфимию Владимировну в Венгрию за короля»[233]. Речь идет об одной из дочерей Мономаха, которую выдали замуж за венгерского короля Ко-ломана (возможно, в связи с этим Мономах обратился к митрополиту Никифору за разъяснениями о латинской вере, следствием чего стало «Послание на латину» с критикой католических обрядов). Сторонником династических браков с венгерскими Арпадами и польскими Пястами был Святополк Изяславич, чей сын Ярослав первым браком, заключенным до 1091 г., был женат на дочери Ласло I (1077–1095)[234], двоюродной сестре Коломана, а вторым браком – на дочери Владислава Германа. Дочь Святополка Предславу в 1104 г. выдали замуж за венгерского королевича (как полагают историки, младшего брата Коломана Альмоша, которого король позднее приказал ослепить вместе с сыном Белой)[235]. Не исключено, что с подачи Святополка был заключен и брак Коломана с дочерью Мономаха, который вскоре распался (как утверждается в поздних венгерских источниках, из-за обвинения в прелюбодеянии)[236]. С сыном Борисом, впоследствии претендовавшим на венгерский престол[237], Евфимия вернулась на Русь, где и умерла в 1139 г. Не менее печально сложилась судьба одной из сестер Мономаха – Евпраксии, получившей в Германии имя Адельгейды, которая была выдана замуж сначала за маркграфа Нордмарка Генриха I, а затем, в 1089 г., за императора Генриха IV. Через несколько лет Евпраксия-Адельгейда бежала от императора под защиту его противников – тосканской маркграфини Матильды и ее мужа Вельфа V, сына герцога Баварии. Императрица направила церковным иерархам, собравшимся на синоде в Констанце (1094), жалобу о том, что по инициативе мужа она была подвергнута насилию со стороны большого количества людей. В 1095 г. эти обвинения были повторены на соборе в Пьяченце в присутствии римского папы Урбана II (1088–1099). Получив от понтифика отпущение грехов, Евпраксия-Адельгейда некоторое время спустя вернулась на Русь, где после смерти Генриха IV в 1106 г. приняла монашество и через три года скончалась[238].

Бракосочетание Ярослава Святополчича с внучкой Мономаха, являвшееся неприемлемым по церковным канонам из-за близкой степени родства между новобрачными, могло быть необходимо для урегулирования вопроса о преемстве киевского стола. Этот брачный союз являлся одним из первых среди потомков Ярослава I, у которых с этого момента начинает развиваться тенденция к заключению внутридинастических браков при активном участии представителей клана Мономаха, получившая продолжение после его утверждения на киевском столе.

Как мы говорили выше, в 1113 г. сын Мономаха Роман женился на дочери Володаря Перемышльского, в 1116 г. дочь Мономаха Агафья вышла замуж за городенского князя Всеволода (Всеволодка)[239], который считается либо сыном Давыда Игоревича, либо сыном Ярослава Ярополчича[240]. К этому перечню надо добавить брак между сыном Мстислава Владимировича Всеволодом и внучкой черниговского князя Давыда Святославича (1123)[241], а также брак между дочерью Мстислава Владимировича и Всеволодом Ольговичем[242]. Подобную практику, с одной стороны, можно интерпретировать как стремление Мономаха к упрочению первенствующего положения своего клана путем установления более тесных родственных связей с удельными князьями. С другой стороны, заложенная Мономахом основа альтернативной системы межсемейных связей свидетельствует о неэффективности родовых отношений с ее представлением о приоритете генеалогического «старейшинства», хотя, как показали дальнейшие события, созданная им система тоже была неэффективной.