– И что это, старина, с тобой случилось?

Пожав плечами, я ответила:

– Большое горе, потому что он не хотел расставаться с мамой.

– Ах, вот оно что! То же самое происходит каждый раз, когда ему приходится и со мной прощаться.

БУМС!

– А что там внутри? – спросил Жюль.

Бен помог ему распаковать коробку и извлечь на свет божий машину, которая могла превращаться в динозавра. Затем он повернулся ко мне.

– Я привезу его завтра, у меня забронирован номер в отеле, хорошо?

Больше никаких улыбок. Ледяной тон. Родители дали ему неправильное имя, стоило бы назвать его Мистером Фризом[57].

Я кивнула, не в состоянии произнести ни слова. Я никак не ожидала от него такого поведения после сердечного, почти нежного разговора по телефону. Он поставил Жюля на землю, и два мужчины моей жизни, рука в руке, отправились создавать воспоминания, в которых мне не было места.

Когда я вернулась, дом был пуст: все отправились провести день на новенькой яхте Жерома. Я улеглась на кровать и на какое-то время замерла без движения, уставившись в потолок, который жил явно более насыщенной и интересной жизнью, чем моя собственная. Потом, сама не зная почему, словно меня кто-то дергал за веревочки, как марионетку, взяла телефон, маленький кусочек картона, что лежал на дне шкатулки, и набрала номер Максима.

25 января 2010 года

В течение нескольких последних недель у меня на передней стороне бедра, справа, в самом верху, поселился какой-то маленький твердый шарик. Обнаружила я его случайно, когда однажды полезла в карман брюк. Шарик этот не был заметен и никак меня не беспокоил. Однако одна из моих коллег посоветовала мне срочно проконсультироваться у врача.

К доктору ты пошел вместе со мной. Моего лечащего врача не оказалось – он слег с инфарктом пару недель назад – и его заменял другой, которого я видела впервые.

Им оказался человек лет шестидесяти, серьезного вида, с практически нечитаемым, как у многих врачей, почерком. С крайне ответственным выражением лица, которого, очевидно, требовала особая важность возложенной на него функции, он чаще, чем требовалось, вставлял «мадам» и «я вас попрошу». Я бы не удивилась, если бы рецепты его оканчивались какой-нибудь витиеватой формулой типа «с глубоким уважением».

Все это не помешало ему мгновенно разобраться с этим делом и ограничиться коротким вердиктом. Шарик оказался вполне безобидным, по всей вероятности, это была глубокая липома. Он мог бы мне назначить УЗИ, если бы я на этом настаивала, или даже удалить, если бы она начала болеть или разрастаться.

Я надела брюки, ты мне улыбнулся, а затем обратился к доктору с самым серьезным видом:

– Теперь я тоже могу кое-кому дать по яйцу!

И вы оба засмеялись.

Раз пятьдесят я отменяла звонок. Набирала номер и тут же сбрасывала. Подтолкнул меня к этому разговор с Жюли, которая в конце концов меня убедила: «Это тебя ни к чему не обяжет, но будет возможность хорошо провести вечер».

Максим предложил встретиться на пирсе Тьера в шесть вечера. Когда я подошла, он уже был на месте и двинулся навстречу, чтобы меня поцеловать.

– Я так рад, что ты позвонила. Ты не страдаешь, случайно, морской болезнью?

– Нет, а в чем дело?

– В том, что мы сейчас отправимся с тобой на водную прогулку! – сказал он, показывая на внушительного вида катамаран, приближавшийся к причалу. – Он совершает двухчасовой круиз по Аркашонской лагуне, и я подумал, что это может быть здорово. На борту собирается обычно человек двадцать, не больше, мы будем лакомиться устрицами и печеньем. Нравится идея?

– Даже очень нравится.

Шкипер с помощником подняли паруса, и судно медленно заскользило по волнам. Мы уселись на сетчатом тенте в носовой части катамарана, и у меня возникло ощущение, что я парю над водой.

– Смотри! – воскликнул Максим. – Домики на сваях!

– Это свайные хижины Птичьего острова[58], а ты не знал?

– Нет, не знал. Просто великолепно!

– Разве ты не взял камеру?

– Нет, я оставил ее сегодня дома, думаю, она на меня сильно обидится за сегодняшний день.

– И я прекрасно ее пойму: пропустить такое!

– Но я хотел все внимание посвятить тебе. Только тебе.

Он улыбнулся. «Гусиные лапки» делали его еще привлекательнее.

– Пойду принесу нам устриц. Ты по-прежнему заправляешься апельсиновым соком?

– Нет, сегодня я хочу колу. Сегодня у меня все шиворот-навыворот.

Он ушел, смеясь. Джинсы ему тоже были очень «к лицу».

Мы как раз проплывали мимо оконечности мыса Ферре – длинного языка почти дикой земли, вторгнувшегося в морской простор и словно воплощавшего конец мира, – когда Максим взял меня за руку. Чисто рефлекторно я отдернула ее, только потом оценив недопустимую резкость своего жеста.

– Прости, я не ожидала…

– Все в порядке, я понимаю. Я сам стал инвалидом в области чувств.

Мы, кажется, вошли в зону турбулентности. И я не имела в виду море.

– Я один вот уже три года, я даже не уверен, что все еще умею целоваться! – рассмеялся он.

– Три года?

– Да. Никого с момента разрыва с матерью моей дочери.

– Добровольный выбор?

– Да. Мне нужно было вновь обрести себя и посвятить все свое время дочери: она очень тяжело переживала наше расставание. И я ждал зова сердца.

Не спуская с меня глаз, он снова положил руку на мою. На этот раз я не осмелилась ее убрать.

Мы продолжали сидеть так какое-то время, безмолвные, впечатленные расстилавшимся перед нами потрясающим видом. Ветер покрывал воду мелкой рябью, в которой отражалось заходящее солнце, а сбоку вырисовывалась величественная гряда дюны Пила. Давно, очень давно я не ощущала себя настолько внутренне свободной.

Максим казался таким же сосредоточенным, как и я. Он сидел по-турецки, поджав ноги, закрыв глаза и подставив лицо ветру.

– Просто фантастика, да?

Он кивнул без единого слова.