Я пытался успокоить себя мыслью, что поход в Кернфорт для меня столь же важен, как и для Баррелия, ведь такова была последняя воля моего отца. Да, у нас с отцом складывались непростые взаимоотношения. Однако перед своей смертью он успел попросить у меня прощения за те обиды, какие мне нанес. И, кажется, я его все-таки простил. По крайней мере, хотелось так думать. А, значит, я не мог не уважить его предсмертную просьбу, верно?

Переться в Кернфорт с тележкой ван Бьер отказался. Свернув с дороги, он закатил ее в дебри, куда ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову сунуться. После чего, оставив тележку там, завалил ее сухими ветками, которые в свою очередь припорошил сверху опавшими листьями.

– Оставь свой палаш здесь, – велел мне монах перед тем, как смастерить для тележки убежище. – Возьми с собой охотничье копье, два горских топора и жезл курсора – будешь сегодня моим оруженосцем. Жезл спрячь в котомку, все остальное оружие неси, как тебе удобно. Но будь готов подать мне его сразу, как только прикажу…

В иное время назначение меня оруженосцем самого кригарийца, стало бы, пожалуй, самой великой честью, которую мне оказывали в жизни. Но сегодня я воспринял это безо всякого воодушевления. Более того, был бы рад и дальше оставаться для Баррелия всего лишь попутчиком, только бы он отказался от своей затеи идти в Кернфорт.

– …Но сначала возьми и съешь вот это. – Ван Бьер протянул мне полдесятка продолговатых листьев какой-то травы. – Только хорошенько их разжуй, а уже потом проглоти.

– Зачем? – спросил я.

– Затем, что мне не нужен оруженосец, который будет гадить себе в штаны, – пояснил Пивной Бочонок. – А это – «сорочий хвост». Старое, проверенное средство от твоей напасти. Правда, горькое до жути, зато оно быстро поможет твоему желудку успокоиться.

– А другого средства у тебя случайно нет? – осведомился я, скривив лицо. – Такого, которое не горькое?

– Есть, – ответил Баррелий. – Можешь взять сучок и выстрогать из него затычку для задницы. Только ты уж постарайся: затычка должна быть крепкой. Такой, чтобы ее не вышибло на полпути.

– Давай сюда свои листья! – пробурчал я. И, затолкав их в рот, принялся тщательно жевать несмотря на то, что от их горечи меня всего передергивало, а кожа во рту и на языке, казалось, стала сухой и шершавой, будто древесная кора.

И все же был прав мудрец, который однажды изрек, что чем противнее лекарство, тем оно полезнее! Когда мы, спрятав тележку, выбрались обратно на дорогу, я все еще отплевывался горькой зеленой слюной, но в животе у меня наступило относительное умиротворение. Чего нельзя сказать о моих нервах – их «сорочий хвост», увы, не успокоил. Да и вряд ли вообще существовало лекарство, которое было на это способно. Что и могло сейчас успокоить меня наверняка, так это флакон смертельного яда, но его я добровольно уже не выпил бы. Несмотря ни на что, я не помышлял о самоубийстве и собирался прожить столько, сколько повезет. Иными словами, пока рвущийся в пекло кригариец меня не угробит.

– Как мы пройдем через ворота? – спросил я, семеня за Баррелием с котомкой на спине, коротким копьем в руках и заткнутыми за пояс, двумя топориками гиремейских горцев.

– Никак, – отрезал тот. – Если мы двинемся навстречу беженцам, то привлечем к себе внимание хойделандеров, которые их грабят. И которых там слишком много, чтобы ввязываться с ними в драку, если до нее дойдет дело. Попробуем попасть в город не через ворота, а через караульную башню. Так будет проще и безопаснее.

Наружные двери караульных помещений, что имелись при крепостных стенах всех городов, позволяли стражникам выходить за пределы крепости, когда главные ворота были опущены. Во время осад эти запасные выходы, разумеется, наглухо перекрывались, либо вовсе замуровывались. Но поскольку в Кернфорте все осады велись сейчас в черте города, а его ворота были открыты, значит, тот вход, о котором упомянул ван Бьер, тоже почти наверняка никто не запечатывал.

– Почему ты уверен, что дверь в караульную башню будет не заперта и что в ней никого нет? – засомневался я.

– Я в этом не уверен, – возразил Пивной Бочонок. – Точнее говоря, я уверен как раз в обратном. В караулках всегда есть арсеналы, и Чернее Ночи обязан был выставить там охрану. Она-то нас и впустит. И ты мне в этом поможешь.

– Я?!

– А, впрочем… нет, не ты. Найдем другого помощника, а то придется мне тогда тащить вместо тебя оружие.

– Помощника? Думаешь, кто-то из беженцев согласится нам помогать?

– Это вряд ли. Но что ему еще останется делать?

– Что ты имеешь в виду?

Вместо ответа Баррелий лишь пренебрежительно махнул рукой, давая понять, что не желает ничего объяснять и вообще мои вопросы ему надоели. Пришлось заткнуться и дальше топать молча, ведь я пообещал ни в чем не перечить своему попутчику. Или после того, как он назначил меня своим оруженосцем, мне следовало называть его господином и обращаться к нему «сир»? Ну уж нет, не дождется!.. Хотя он, собственно, на этом и не настаивал.

Я был уверен, что ван Бьер предложит кому-нибудь из беженцев за помощь золото, но он поступил гораздо проще и экономнее.

Когда до стен Кернфорта оставалось рукой подать, монах вдруг набросился на проходящего мимо паренька, что был старше меня года на три и шел по дороге один, без родителей. Паренек заверещал, когда Баррелий схватил его за волосы и силой поставил на колени. А я при виде столь внезапной и беспричинной вспышки кригарийской ярости застыл на месте с открытым от изумления ртом.

– А ну замолкни! – прорычал ван Бьер и отвесил пленнику легкую пощечину. – Молчать, кому говорю!

Паренек прекратил кричать и заплакал, судорожно всхлипывая на каждом вдохе. Но плакал он вовсе не от боли, которую ван Бьер ему почти не причинял, а от страха. Которого ван Бьер нагнал и на меня. Разве только боялся я не за себя, а за этого бедолагу, что едва вырвался из одной передряги и сразу же угодил в другую.

– Как тебя звать? – спросил его Пивной Бочонок, не ослабляя хватки.

– М-м… М-м… Марви! – кое-как сумел выговорить пленник.

– Слушай сюда, Марви! – продолжал монах. – Сейчас мы с тобой прогуляемся в одно место тут, неподалеку, а потом я тебя отпущу. Но если попытаешься от меня сбежать или будешь орать, тогда мне придется тебя убить. Ты меня понял?

Паренек несколько раз дернул головой, что, видимо, являлось утвердительными кивками.

– Вот и хорошо, – подытожил ван Бьер, отпуская ему волосы. Но лишь затем чтобы тут же ухватить его за шкирку. – А теперь пошли!..

Марви испуганно покосился на меня – мальчишку с копьем длиною в рост человека, и двумя топорами за поясом, – и я не придумал ничего лучше, как вымученно ему улыбнуться и кивнуть. Не знаю, приободрило его это или нет, но сам я ощущал себя мерзопакостно. Кто знает, а вдруг Баррелий поставил на карту слишком многое, ради чего готов в самом деле пожертвовать заложником, если тот ему не подчинится?