Милли на вечер не пришла. Возможно, с ее стороны это былоразумно. Или ее отсутствие тоже вызовет соответствующие толки?

...Я вздрогнул, видно, незаметно задремал. Стало холоднее.

Со стороны нижней террасы послышались шаги. Это был Гэбриэл.Он направлялся ко мне, и я заметил, что идет он как-то неуверенно. Возможно, онбыл пьян.

Я был поражен его видом. Он заговорил хрипло, невнятно –полное впечатление изрядно выпившего человека но, похоже, алкоголь тут был нипри чем.

– Эта девушка! – с пьяным смешком произнес Гэбриэл, – я жевам говорил, что она такая, как все. Головой-то она, может, и витает где-тосреди звезд, но ногами уж точно стоит на грешной земле.

– О чем вы, Гэбриэл? – резко спросил я. – Вы пьяны?

– Вздор! Я не пил. Есть кое-что получше выпивки!

Гордячка! Куда там! Очень уж благородная леди, чтоб якшатьсяс простыми людьми. Ну я ей показал ее место!

Стащил с высоких звезд... Показал, из чего она сделана...

Как все, из праха! Я вам давно говорил, что она не святая.

Такого рта, как у нее, у святых не бывает! Обыкновенная, каквсе мы. Возьми любую женщину – все они одинаковые... Все одинаковые!

– Послушайте, Гэбриэл! – в бешенстве закричал я. – Что вынатворили?

Он опять пьяно хихикнул.

– Развлекался, старина! Вот что! Развлекался по-своему...как мне нравится...

– Если вы оскорбили эту девушку...

– Девушку? Она взрослая женщина. Знает, что делает, или, вовсяком случае, должна знать. Она женщина.

Поверьте моему слову!

Он опять засмеялся – мерзкое, отвратительное хихиканье. Этотсмех преследовал меня долгие годы. Я ненавидел Гэбриэла в ту минуту и продолжалненавидеть всю свою жизнь.

О, я вполне осознал, что значит полная беспомощность, мнепомог это осознать Гэбриэл, метнувший в мою сторону презрительный взгляд! Немогу представить себе более омерзительного человека, чем Джон Гэбриэл в туночь...

Он захохотал, повернулся и неуверенно зашагал к ДлинномуАмбару.

Я смотрел ему вслед, кипя от негодования. Но не успел я додна испить всю горечь своей участи калеки, как услышал шаги со стороны нижнейтеррасы, на этот раз легкие и спокойные.

Поднявшись на верхнюю террасу. Изабелла подошла ко мне исела на каменную скамью.

Ее движения, как всегда, были уверенными и спокойными. Онасидела молча. Так мы уже сидели с ней прежде, в тот же вечер. И все-таки ячувствовал... определенно чувствовал! – разницу. Никак не выражая это, она,казалось, искала поддержки. Что-то пробудилось в ней, нарушив привычный покой.Она была в сильном смятении, но я не знал, не мог даже предположить, чтотворилось в ее душе. Может быть, она и сама не знала.

– Изабелла, дорогая... – с трудом произнес я. – Все в порядке?

Я и сам не понимал, что имел в виду.

– Не знаю... – ответила она.

Спустя несколько минут Изабелла вложила свою руку в моюладонь. Это был чудесный, полный доверия жест, воспоминание о котором ясохранил навсегда. Мы ничего не говорили.

Прошло около часа.

Из Длинного Амбара начали выходить люди. Женщины оживленнообменивались впечатлениями и поздравляли друг друга с тем, что все прошлохорошо. Одна из них увезла Изабеллу в своей машине.

Все было нереальным, как во сне.

Я думал, что на следующий день Гэбриэл будет держаться отменя подальше, но он всегда был непредсказуем. Еще не пробило одиннадцати, какон неожиданно появился в моей комнате.

– Надеялся застать вас одного, – сказал он. – Вчера вечеромя вел себя как последний дурак.

– По-вашему, может, и так. Я бы выразился покрепче. Выотвратительная свинья, Гэбриэл!

– Что она сказала?

– Ничего.

– Была расстроена? Сердита? Черт побери, должна же она быласказать хоть что-нибудь! Она пробыла с вами почти час.

– Она ничего не сказала.

– Господи, лучше бы я... – Он остановился. – Послушайте, выже не думаете, что я совратил ее? Ничего подобного! Боже милостивый, нет! Ятолько... Ну понимаете... Луна, хорошенькая девушка... С каждым можетслучиться...

Я промолчал. Гэбриэл правильно понял мое молчание.

– Вы правы. Я не очень-то горжусь собой. Но она довела менядо безумия. Она сводила меня с ума с той минуты, как я ее встретил. Ходит будтосвятая, до которой и дотронуться-то нельзя! Поэтому я так с ней и поступил...Да-да! И ничего в этом приятного не было... скорее скверно. Но она отвечала,Норрис!.. Она такая же, как и любая милашка, которую можно подцепить вечерком всубботу... Теперь она меня, наверное, ненавидит! Я всю ночь глаз не сомкнул.

Он в бешенстве расхаживал взад-вперед по комнате.

– Вы уверены, что она ничего не сказала? Совсем ничего? –опять спросил он.

– Я ответил вам дважды.

Гэбриэл схватился за голову. Жест выглядел смешным, хотя посути был трагичен.

– Я никогда не знаю, что она думает, – воскликнул он. – Яничего о ней не знаю! Она где-то там, куда мне не проникнуть. Это как на тойчертовой фреске в Пизе. Праведницы, которые сидят, улыбаясь, в райских кущах...Я должен был выволочь ее оттуда... Должен! Я просто не мог больше этого выносить.Понимаете? Не мог! Я хотел унизить ее, стащить вниз, чтоб ей стало стыдно, чтобона оказалась вместе со мной в аду...

– Ради всего святого! Заткнитесь наконец! – крикнул я созлостью. Есть у вас хоть капля приличия?

– Нет! И у вас бы его не было, доведись вам пережить то, чтопережил я. Все эти недели!.. Господи! Я хотел бы никогда ее не видеть, забыть,не знать, что она существует...

– Я и понятия не имел, что вы...

– Ну конечно! – перебил он меня. – Вы никогда ничего невидите дальше своего носа! Вы самый большой эгоист, какого мне когда-либоприходилось встречать. Полностью погружены в свои собственные эмоции. Вы и невидите, что со мной! Еще немного – и мне уже будет безразлично, попаду я впарламент или нет.

– Может, страна от этого и выиграет, – заметил я.

– Дело в том, – мрачно произнес Гэбриэл, – что я всеиспортил!