На заснеженной лужайке, где росли пирамидальной формы ели, одним деревом как будто стало больше. Однако его очертания были очень необычны. Я насторожился и стал тихо подкрадываться к подозрительному растению. Лапы мои тонули в глубоком снегу, как вилка в картофельном пюре. Приблизившись к елям, я понял, что странный предмет был инвалидным креслом-коляской. Я уже догадался, что сейчас предстанет перед моим взором, и мои самые худшие предположения оправдались.

В кресле-коляске сидела Агата. Она была в ночной сорочке, с босыми ногами. На нее падали крупные хлопья снега, постепенно превращая Агату в белую замерзшую мумию. Облысевшая после сеансов химиотерапии голова Агаты свешивалась на грудь. Судя по усталому выражению лица, Агата спокойно восприняла свой конец.

Я обошел вокруг нее, пытаясь установить причину смерти, но на теле не было никаких следов насилия. Тогда я прыгнул на колени Агаты, а затем забрался ей на плечо. И тут я все понял. Сзади на затылке я увидел небольшое круглое отверстие от пули. Ее хладнокровно убили выстрелом в затылок! Меня охватил ужас, в ушах стоял звон, ноги подкашивались от страха. Я повернул голову в сторону стеклянного дома? Что случилось с доктором Громыко, Адрианом и остальными обитателями? Какую расправу учинили над ними?

Издали казалось, что в тускло освещенном здании царят мир и покой, однако я был уверен, что там меня ждет ужасная картина. Спрыгнув на землю, я осторожно двинулся в сторону дома, но тут вспомнил, что над каждым покойником необходимо прочесть молитву, даже над такой грешницей, какой была Агата. Впрочем, некоторые люди так сильно запятнали свою совесть, что их никакими молитвами не спасти от вечного проклятия. «Прости, Агата, — подумал я, — но в данном случае, пожалуй, читать над тобой молитву будет пустой тратой времени…»

Как я и ожидал, окна первого этажа были распахнуты настежь. Помещение выстудил ледяной холод. Значит, злодеи, нарушившие царившую здесь идиллию, побывали в доме не менее нескольких часов назад. Моих собратьев, которые еще сегодня во второй половине дня дремали здесь на непальских коврах и под светильниками в стиле модерн, нигде не было видно. Они словно провалились сквозь землю. Особенно жаль мне было Адриана. Неужели я больше никогда не увижу его, не услышу его едких, высокомерных замечаний?

Я прыгнул в помещение и замер, оглядываясь вокруг. В глаза мне бросилось, что все в комнате пребывало в полном порядке. Весьма странно, если вспомнить о трупе, который я обнаружил на лужайке. Значит, лыжники тщательно убрали за собой следы преступления. Мне показалось, что сегодня во второй половине дня вещи лежали здесь более небрежно. Второе, что поразило меня, было исчезновение всех моих собратьев. На коврах нельзя было найти ни одного волоска от их шерсти. А из кухни, в которую я наведался, были убраны все мисочки для корма и воды. В шкафах, наверное, тоже не было ни одного пакета с кормом.

Без сомнения, здесь потрудился целый отряд уборщиков. Исчезли все следы пребывания в доме домашних животных. Из этого я сделал вывод, что из кабинета Громыко наверняка пропали все документы, касающиеся исследований в Азии. Я быстро поднялся по винтовой лестнице на второй этаж.

Вид второго трупа не произвел на меня такого шокирующего впечатления, как неожиданная находка на лужайке. Доктор Громыко сидел за компьютером, его голова лежала на стеклянном письменном столе в луже крови. Глаза ученого были широко открыты. В руке он сжимал револьвер, дуло которого было повернуто к простреленному виску. Кровь со стола капала на пол, где уже образовалась небольшая лужица.

Измерительные инструменты, в том числе и электронный микроскоп, бесследно исчезли, словно испарились в воздухе. Два монитора на столе были выключены, а на третьем виднелся какой-то текст. Хотя я догадывался, что там написано, но все же вскочил на стол, стараясь не запачкать лапы в крови. На экране монитора я прочел то, что и ожидал увидеть.

Затем я занялся просмотром папок, стоявших на полках. Я сбрасывал их по одной на пол и листал. Мои худшие опасения подтвердились: исчезли все документы, так или иначе связанные с «Энимал фарм». Некоторые папки вообще были пусты. С компьютерными жесткими дисками и компакт-дисками дело обстояло не лучше.

Осмотрев все вокруг, я составил четкую картину преступления. Лыжники в сопровождении еще более отпетых типов атаковали стеклянный дом сегодня поздним вечером. Агата хотела убежать от них на своем кресле-коляске. Вероятно, она услышала шум и поняла, в чем дело. Впрочем, старушка была обречена. Ее настигли в парке и застрелили в затылок. Потом из того же оружия убили доктора Громыко, инсценировав самоубийство. Преступники составили прощальное письмо на компьютере и вывели его на монитор. В нем говорилось о том, что доктор больше не в силах выносить страдания своей спутницы жизни. Поэтому они оба решили умереть. Подобная записка могла бы убедить даже самого недоверчивого полицейского. Затем незваные гости поймали всех домашних животных и уничтожили все следы их пребывания в доме.

Очевидно, Адриан и товарищи находятся сейчас в здании бывшей фарфоровой фабрики. Их, наверное, собираются убить и растворить в соляной кислоте, чтобы навсегда похоронить память о злодеяниях «Энимал фарм». Я винил себя в том, что не сумел предотвратить это новое преступление. Впрочем, что я мог сделать? Ведь я бессилен против огнестрельного оружия. И чего я добьюсь, если сейчас сорвусь с места и побегу на фабрику? Ведь меня тоже могут поймать и убить…

Все это были здравые суждения, но я не всегда прислушивался к голосу разума. Неужели Бог так жесток и несправедлив, что пощадил старую развалину Френсиса, а насмешника, лгуна и негодяя — короче, юного прекрасного бога — Адриана обрек на ужасную гибель в бочке с соляной кислотой? Пусть даже ему грозило преждевременное старение, но Адриан за отпущенный ему срок мог бы узнать, что почем в этой жизни. Нет, я должен был хотя бы попытаться спасти жизнь своим собратьям. Пусть даже я сам погибну при этом, не дожив до дряхлой старости.

Я пробирался в темноте по трубопроводу, слыша шум собственного дыхания и отзвуки своих осторожных шагов. Труба вела из подвала фабрики в царство Максимилиана. В этом туннеле было сухо и чисто и так просторно, что через него мог бы, пожалуй, пробраться даже человек. Я едва помнил, как пробежал по заснеженным садам, направляясь сюда, как взобрался на покрытый сугробами холм. Ветер дул мне в лицо, меня заносило снегом. Я чувствовал страшную усталость, силы мои были на пределе. Я так обессилел, что не чувствовал ни голода, ни жажды. Мое тело походило сейчас на нить накаливания лампы, которая ярко вспыхнула перед тем, как сгореть. Я держался только за счет силы воли. Меня гнало вперед жгучее желание спасти собратьев, пусть даже ценой собственной жизни.

Через некоторое время я увидел свет в конце трубы и услышал голоса. Это были голоса моих сородичей. Они выли и стенали, словно узники, которых мучают и пытают. То были душераздирающие звуки, похожие на плач мертвых. Меня охватила паника, и я устремился к выходу. Высунув голову наружу, я огляделся по сторонам и обомлел. Оправдывались мои худшие ожидания. Обитатели стеклянного дома были помещены в клетки, которые стояли в два ряда, вытянувшись в очереди. Мои глаза стали круглыми от ужаса, когда я увидел, что очередь эта ведет к операционному столу. Только гигантская клетка с золотой табличкой «Макс» была пуста. Сынок все еще бродил где-то, не желая возвращаться домой.