— Оставь его мне! — крикнул он, и Избор опустил занесенную для удара руку.

— С этим я сам справлюсь…

Гаврила сунул меч в ножны и прищурив глаза, словно слепой пошел на разбойника. Когда их отделяло друг от друга три шага разбойник начал медленно отступать. Лицо его посерело, покрылось потом. Это был холодный пот ужаса. Избор дернулся, было вперед, представив, что будет, если Гаврила почувствует запах пота, но опомнился. Слава Богам запахов Гаврила еще не ощущал.

— Сейчас я войду в него, и он перестанет быть самим собой! — простонал Гаврила, словно простуженный призрак. — Я войду в него, и он исчезнет!

Подходя к врагу, богатырь принимал позу, в которую того поставил ужас. Прищуренные глаза богатыря смотрели на разбойника так, что тот почувствовал себя халатом, за которым пришел хозяин. Он мелко дрожал. То, что обещал враг без тела было куда как более ужасно, чем-то, чем грозил враг с саблей. Воевода смотрел на него сочувственно, словно говорил: «Не завидую я тебе дружочек… Но что поделаешь? Видно судьба…»

И разбойник не выдержал. Что он не мог решить сам за него решил страх. Подстегнутый ужасом он швырнул в Гаврилу мечом и боком, боком, словно огромный перепуганный паук, влетел в кусты. Упругие ветки захрустели, не пропуская разбойника как если бы были заодно с Гаврилой, но продравшись сквозь их сплетение разбойник исчез в лесу оставив товарищей на поругание победителям. Треск стремительно удалялся и вскоре пропал совсем.

— Здорово мы их! — крикнул Исин. Он все еще висел, не сумев освободится и сверху ему видно было как колыхались кусты на пути разбойника. Избор прикинул, что означало «мы» в устах висевшего на дереве хазарина и ничего не сказал, а подобрав оброненный меч швырнул его вверх. Сталь ударила по натянутой веревке и хазарин охнув свалился на землю. Меч упал рядом и хазарин тут же цапнул его, прибирая к рукам.

— А я вижу, что не остроголовые, ну, думаю, сам справишься… Чего мешаться?

Избор улыбнулся.

— Так висеть неудобно ведь было? Чего же терпел-то?

— Ничего. Перетерпел. Главное, что опять наша взяла!

— Наша? Ну, уж нет. Мне чужой славы не нужно, — гордо сказал Гаврила, свысока глядя на хазарина. — Мне своей хватает… Избор всех положил.

— И мне чужой не нужно, — возразил воевода. — За мной только один, за тобой — трое… Тут, как ни крути, придется нам славу на троих делить, ну, а большую часть конечно сотнику.

— Чего это?

— Командовал хорошо….

— Ладно. Славу поделили, теперь уходить поспешим. Не зря он трубил-то — звал кого-то.

Избор кивнул и пошел за сапогами. Он нашел их за камнями, рядом с «зарубленными» Гаврилой разбойниками, вытряхнул мусор, одел. Легкий ветерок, воровски скользнувший вдоль дороги донес до Избора волну мерзкой вони. Он поморщился, отмахнулся ладонью. Пахло как из выгребной ямы.

— Этого еще не хватало…

— Что еще? — насторожился Гаврила.

— Запах. Не чувствуешь?

Гаврила даже не стал отвечать.

— Тухлятиной пахнет.

Гаврила оглянулся, оглядывая дорогу, березы и боярышник. Он не чувствовал запахов, но память и здравый смысл подсказывали, что все это должно пахнуть как-то иначе. Вполне доверяя носу Избора, он сказал.

— Надеюсь, что это не от яйца.

Избор оглянулся, отыскивая проводника, но оно где-то пряталось.

— Не могло же оно с испугу протухнуть?

Исин крикнул.

— Яйцо!

В траве рядом с камнем зашуршало, и мелькнул молочно-белый бок. Не чувствуя опасности оно выкатилось на дорогу, готовое вести за собой каждого, кто пожелает идти к Черному зеркалу.

— А с этими, что делать будем? — спросил Исин кивая на недвижимых разбойников. — Так оставим?

— Неужто ты их собрался с собой взять? — удивился Гаврила. — А хоронить их вроде рано… Или нет?

— Ну, я думал, может добить? Они ведь как в память придут поквитаться захотят…

Гаврила хмыкнул, поняв, откуда шла вонь.

— Нет. Сперва они отмываться пойдут, а речка тут не близко… Успеем уйти.

Воевода натянул халат, подпоясался и принялся пристраивать на спине меч. Саблю с легким вздохом уронил рядом с атаманом. Махать ей было легко, но против хорошего двуручного меча, которым мог оказаться вооружен его следующий противник, она могла и не устоять.

Разбойники лежали беспомощные, и Избор сказал.

— Одних… В лесу… Беспомощных…

— Пойдем, — настойчиво сказал Гаврила. — Если уж ты пошел в разбойники, то тебя можно понять, но никак не простить. Да они и сами знают, что лучшей доли не заслуживают… В обиде не будут.

Исин ушел уже шагов на двадцать и теперь оглядывался, ожидая Гаврилу и воеводу.

— Ты говоришь так, словно и сам был таким.

Гаврила покачал головой.

— Таким? Нет. Я был куда как более удачливым. И чистым.

Он посмотрел на разбойников и поморщился, представив, как они теперь пахнут.

— Никогда не поверю, что и тебе пришлось пошалить на дорогах…

— На дорогах? Ну, нет. Пока крестьянствовал — не до этого было, а когда воином стал — то уж и вовсе… Мое дело война. Там ставки гораздо выше.

— Да уж конечно, — подтвердил Исин. — Какие там халаты… Там княжества, сундуки с золотом, царские дочери…

Избор не согласился с хазарином.

— Нет, сотник. Есть вещи более ценные, чем золото и камни. Война может дать и земли и титулы…

— Да, конечно. Только иногда это не имеет никакого значения.

— А что имеет?

— Да какая разница? Другое главное. Чтобы ты не брал чужого, это может кончиться либо хорошо, либо плохо, либо никак….

Исин из слов Гаврилы понял только одно — помогать разбойникам он не собирается. У него самого такого желания было не больше.

— Что-то ты с утра загадочный… Как это «никак»?

Дорога тянулась перед ними, словно кошка, пришедшая в охоту. Избор встал на нее, и Гаврила, не смяв ни травинки, встал рядом.

— Так что значит «никак»?

— «Никак»? — Гаврила повторил вопрос. — Это и значит никак. Думаешь, что будет так, а на самом деле..

— «Эдак»?

Масленников покачал головой. Ему трудно было объяснить, что он имеет в виду.

— И ни так, и ни эдак. Никак.

Он посмотрел на дорогу. Пыльная лента убегала далеко вперед и пока была безлюдной. Время для рассказа у него было.

— Был такой случай у меня, — начал он. — Я тогда по ромейской земле ходил, страх свой в пыль растирал, а у базилевса в тех местах свои дела были — воевал он с кем-то, ну и повстречался я однажды где-то на границе с Патрикием Самовратским. Его Император послал забрать наследство Джян-Бен-Джяна.