– Так нормально, спасибо.

– Восемь шестьдесят, пожалуйста.

Не заглушая двигатель, водитель вышел и открыл пассажирскую дверь.

– Сдачи не надо.

Автомобиль, шурша шинами, отъехал. Неожиданная тишина и разлитая в воздухе прохлада поразили его. Он стоял один на Бидминстер-Роуд, напротив переулка, шедшего параллельно Аксминстер-Роуд и разделявшего два ряда типовых домов.

Район походил на улей. Аккуратные, одинаковые, населенные тружениками ячейки.

Днем дома по большей части пустовали; хозяева стояли за прилавками или отвечали на телефонные звонки. В доме у Алекс Дейл тоже, казалось, никого не было: водитель провез его мимо, как договорились. Камер наблюдения он поблизости не заметил.

В переулке было холодно и сыровато. С черепашьей скоростью, ковыляя на больной ноге, он продвигался к заднему двору журналистки, вынужденно подмечая по дороге каждый камень, веточку и запашок.

В муравейнике у ворот с четырнадцатым номером кипела жизнь. По ту сторону забора слышалась детская возня и визг.

За воротами у Алекс Дейл никаких детей не обнаружилось. Двор, бывший когда-то садом, представлял собой кладбище горшков.

Джейкоб наблюдал сквозь щель в воротах. Зеленая краска на них пошла пузырями. Двор пустовал, как и в прошлый раз; кухонное окно загораживала покосившаяся сушилка для белья.

Оглядевшись напоследок по сторонам, он тяжело оперся на костыли и, поднявшись на цыпочки, потянулся рукой за ворота. Нашарил засов и стучал по нему, пока тот наконец со скрежетом не отодвинулся.

Очень медленно, затаив дыхание, словно «медвежатник», он вытянул вверх щеколду и замер на секунду, уговаривая себя успокоиться. Конечно, он здесь уже бывал, но сейчас впервые пытался проникнуть внутрь средь бела дня, да еще и с больной ногой, которая его безбожно тормозила.

Придерживая съезжающую с плеча спортивную сумку, он постарался как можно тише и быстрее распахнуть ворота.

Потом, раскачиваясь на костылях и подволакивая больную ногу, заковылял по растрескавшейся бетонной дорожке.

Напротив застекленной до половины кухонной двери он помедлил, но потом все же добрел до окна и прислонил костыли к подоконнику. Задача предстояла не из легких.

Окно открылось быстро, как и в прошлый раз. Но вот чтобы подтянуть искалеченную нижнюю часть тела вверх и протащить ее внутрь, пришлось помучаться; он еще ни разу в жизни так не напрягался. В конце концов он как-то протиснулся в окно и плюхнулся на пол, словно пойманная рыба на палубу.

Костыли удалось втянуть сравнительно легко. С колотящимся сердцем, чувствуя поднимающуюся внутри волну адреналина, он приступил к работе.

– Привет, Эми, это Алекс. Надеюсь, ты не против, что я опять пришла.

Она взглянула на свои руки – они тряслись.

– Мне ужасно неудобно за ту сцену, которую я тут устроила. Даже не знаю, что сказать. Представляешь, я на полном серьезе думала, что меня больше не пустят.

Пылинки плясали в струящемся сквозь высокие окна солнечном свете. В соседнем боксе другая посетительница ритмично похрапывала у постели любимого супруга. Сестры стояли в дверях кабинета и не спускали с Алекс глаз.

– Я тут пытаюсь узнать побольше о тебе и о твоей жизни до больницы.

Она тяжело сглотнула; даже самые простые фразы давались ей с большим трудом. В палате царило спокойствие. Щекочуще пахло судном и антисептиком.

Небольшая грудь Эми мерно ходила вверх-вниз. Тонкие руки протянулись вдоль тела ладонями вверх. Голубые глаза были открыты. Эми «бодрствовала», хотя кожа еще поблескивала от «ночного» пота. Ее как будто завернули в пищевую пленку.

– Эми, я все еще чувствую, что лезу куда не просят. Я тебе никто, а знаю про тебя так много. Надеюсь, что не нервирую тебя своим присутствием.

Она оглянулась на соседние кровати. Светловолосая женщина с удовлетворенным выражением лица лежала в тени громадного букета цветов. Из больничной вазы высовывалась золотая ленточка. Пожилая чета застыла в полной неподвижности. Он – в клетчатой пижаме, с подложенными под спину подушками; она держит его руку, свесив голову на грудь, точно у нее села батарейка.

– Мы ведь могли подружиться, если бы познакомились еще тогда. И знаешь, я прямо вижу тебя кем-то вроде журналистки, как Бекки говорила.

Грудная клетка все так же мягко поднималась и опускалась.

– Эми, я знаю, что вы с Джейком уже довольно долго встречались, когда все это случилось.

Все то же мерное посвистывание на вдохе и выдохе. Алекс погрузила дрожащие пальцы себе в волосы и отвела их назад.

– Но я тут подумала немного… и я чувствую, что ты, наверно, встречалась с кем-то еще. Параллельно с Джейком. По-моему, ты не из тех, кто готов расстаться с девственностью на первом свидании. – Она покосилась на Эми, ожидая реакции. – Ты совсем не такая. Думаю, вы общались уже какое-то время. Он был старше, и тебе, наверно, казалось, что все нужно хранить в глубочайшем секрете.

Она замерла: это игра света или нос Эми и правда чуть поморщился?

– Он наверняка вел себя так, что с ним ты чувствовала себя особенной. Доверяла ему. На твоем месте я… если бы я в пятнадцать лет начала с кем-то тайно встречаться, и особенно с кем-то взрослым, то была бы в диком восторге. Но при этом мне, наверно, было бы страшно. Особенно в первый раз.

Эми явно задышала чуть быстрее.

– А потом он вдруг переменился, Эми. В какой-то момент ты, наверно, увидела в нем то, чего не замечала раньше. Перестала чувствовать себя особенной. Или он нехорошо себя с тобой повел. А может, тебя одолело чувство вины. В общем, я думаю, что-то случилось, и тогда этот человек причинил тебе зло.

Ей кажется, или дыхание Эми еще ускорилось? Ладно, хватит сходить с ума; она сама дышит слишком часто, вот и чудится всякое.

– Я очень много думала об этом, Эми. И поняла, что он был каким угодно, но только не глупым. Полиция прочесала весь район; у них была твоя одежда и соскоб изпод ногтей, – она понизила голос, – но они ничего не нашли. Я сильно сомневаюсь, что он провернул все экспромтом, без подготовки.

Кожа Эми уже не поблескивала от пота. Глаза были широко распахнуты.

– Он наверняка продумал все до мелочей. Но ты не могла этого знать. Он обманул тебя, Эми; ты ни в чем не виновата!

* * *

Алекс собрала волосы обратно в конский хвост и потерла глаза. Она уже почти час тут болтает; однонаправленный словесный поток утомил ее гораздо больше, чем она могла предположить. Жаль, что нельзя полежать тут на свободной кровати: с каким удовольствием она бы сейчас вытянулась под одеялом и провалилась в сон!

В противоположном углу палаты сестра Рэдсон умывала немолодого пациента. Было слышно, как она тихонько напевает, вытирая пузырьки мыльной пены. Старая песня Фрэнка Синатры или что-то в этом духе.