А она, будто почувствовав настроение Чертанова, взяла его за руку и повела за собой.

— Пойдем отсюда, брат… Я не хочу здесь…

Чертанов хотел воспротивиться, но не сумел, — рука у девушки оказалась нежной и одновременно очень сильной. И если бы она сейчас повела его в геенну огненную, то вряд ли Михаил смог бы противиться.

А может, это гипноз?

Отовсюду раздавались вздохи, негромкие стоны и вскрики. Чертанов даже не сразу сообразил, что же это такое, но, приглядевшись, различил тела, сплетенные в любовном экстазе. Девушка, уверенно лавируя между лежащими парами, влекла его к выходу. Едва распахнулась дверь, как в лицо ударил порывистый ветер, охладив разгоряченное лицо. Чертанов даже не заметил, когда женщина успела скинуть платье, но сейчас она стояла обнаженной и слегка дрожала: не то от порывистого сквозняка, не то от возбуждения. Волнение девушки передалось и Чертанову, и он, успокаивая ее, провел ладонями по хрупким плечам, тонким рукам и, уже не в силах более справляться с желанием, несколько грубовато потрогал ее внизу живота. Девушка невольно вскрикнула, закусив нижнюю губу, и подалась вперед, прижавшись к нему всем телом. Облако всего лишь на несколько секунд приоткрыло луну, и Чертанов узнал в девушке секретаршу Уманова. Как же ее звали? Кажется, Римма. Подхватив ее на руки, Чертанов понес девушку к недалекому лесу и аккуратно, будто опасался расколотить хрупкое тело на части, положил на траву.

Девушка не сжалась, как, возможно, поступила бы на ее месте другая. Наоборот, приподняв руки, позвала его к себе.

— Иди, желанный, — шептали ее губы. — Сегодня можно все. Сатана хочет этого.

Разумом Михаила завладело какое-то наваждение. А может быть, гипноз? Если же нет, тогда отчего его руки сами собой потянулись к брючному ремню? И Чертанов, не справясь с нахлынувшим вожделением, склонился над ней. Руки женщины оплели его шею, и он почувствовал на своих губах горячий поцелуй.

Луна на секунду выскользнула, осветив капище дьявола и припаркованные рядом машины. В этот раз автомобили показались Чертанову могильными надгробиями. Он перевел взгляд на девушку, ожидая увидеть в ее глазах страсть, какую можно было бы ожидать у юной чаровницы, отдававшейся во власть природных инстинктов. Но на него взирали горящие глаза дьяволицы, способные испепелить его. Да и сама она, подсвеченная серебряной луной, выглядела неестественно бледной. Не удержавшись, Чертанов с силой вошел, легко, как если бы она была создана для него единственного. Мгновение — и из ее высоко поднятой груди вырвался сладостный выдох. Острые ногти, будто коготки, царапнули по его спине, оставляя на коже кровавые отметинки. Михаил невольно отпрянул назад и увидел, как на ее лицо набежала тень. Некто третий стоял за его спиной и наблюдал за их совокуплением. Прежде чем он успел что-то подумать, его тренированное тело само мгновенно приняло решение: перекатившись на спину, Чертанов увидел прямо над собой «дьявола», замахивающегося вилами. Михаил попытался укрыться за камнем, оказавшимся рядом, и трезубец, высекая искры, рикошетом ушел в мягкий грунт. Развернувшись, Чертанов попытался ногой достать «дьявола». Удар пришелся тому по щиколотке. Потеряв равновесие, «дьявол» нелепо взмахнул руками и повалился набок. Быстро вскочив, Чертанов хотел броситься на «дьявола», чтобы сорвать с него маску, но жрица, еще секунду назад расслабленная, вдруг, оскалившись, превратилась в самую настоящую фурию. Вцепившись в Михаила, она попыталась укусить его, и Чертанов, позабыв про интимное приключение, с размаху ударил ее кулаком в лицо. Девушка, взмахнув руками, тяжело опрокинулась на выступавший из земли камень и затихла.

Луна так же неожиданно пропала, как и возникла, спрятав во тьме не только новоявленного «дьявола», но и его «капище» с прихожанами.

Чертанов осторожно приблизился к девушке. Его не покидало ощущение, что сейчас она встряхнется и вцепится зубами ему в горло. Но своей неподвижностью она ничем не отличалась от окружающих ее неодушевленных предметов. И соблазнительно, будто бы заведомо выбирала нужную позу, раскинулась на траве. Приложив пальцы к сонной артерии, Чертанов почувствовал ритмичное биение — жива!

Распахнулись двери церкви, и на пороге, что-то страстно шепча, появились мужчина и женщина. Кажется, в помещении им сделалось жарковато, вот они и вышли на вольный воздух.

Пригнувшись, Чертанов попятился и, отыскав глазами свой «Фольксваген», пригибаясь, направился к нему.

ПОЛУНОЧНЫЙ ЗВОНОК

К его полуночным появлениям Вера успела привыкнуть. Что поделаешь, если у милого такая беспокойная служба. Но в этот раз в ее глазах сквозила тревога. Не беспокойство, замешанное на злости, с каким частенько благоверная встречает подзадержавшегося мужика, а именно тревога. Собственно, именно этими, на первый взгляд ничего не значащими деталями, и отличается настоящее чувство. Уже с порога Чертанов, как в зеркале, прочитал в глазах Веры самое настоящее облегчение: «Я все тебе прощу, лишь бы ты возвращался домой живым и здоровым!»

Вот он и вернулся. Правда, немножечко другим. Но любимая женщина этого не заметила, во всяком случае, не настолько, чтобы учинить допрос. Во-первых, к этому не располагало настроение самого Чертанова, а во-вторых, она чувствовала, что излишним любопытством может оборвать ту нить, которая, несмотря на мелкие размолвки, продолжала связывать их.

Была и еще одна причина, по которой Чертанов не желал расспросов Веры. Вполне банальная причина. Ему просто не хотелось врать любимой женщине.

Конечно, если бы она стала расспрашивать, то пришлось бы фальшивить, сдерживая нешуточное раздражение на любимую. Врать Чертанов не хотел, да, в общем-то, и не любил! Разумеется, он нашел бы какую-нибудь правдоподобную причину, что заставила его задержаться (женщины такие наивные существа, что готовы поверить любому оправданию), но их отношения после подобного разговора будут напоминать туго натянутую нить. Крохотное усилие — и она порвалась!

Легкая улыбка:

— Ты, наверное, голоден, милый? Я подогрею тебе твою любимую печеную картошку и жареную курицу.

Внутри у Михаила что-то заныло. Наверное, подобное следует назвать голосом совести. Ты вот меня любишь, ночами не спишь, вопроса боишься лишнего задать, а я болтаюсь черт-те знает с кем! И даже не знаю имени той женщины, которую поимел.

— Не беспокойся, — обнял Чертанов Веру. — Я все сделаю сам. А ты иди спи!

И никуда тут не денешься, Вера была самым родным его человеком. Даже среди миллиарда женщин ему вряд ли найти такую, которая чувствовала бы его так же тонко, как она. Сейчас, дождавшись любимого, Чертанов знал, она крепко уснет.

— Ты не хочешь меня поцеловать?

Не каприз, конечно, а просто удивление. Михаил, виновато улыбнувшись, прижал к себе Веру и долго не отпускал.

— Иди, малышка, я еще здесь немного поколдую.

* * *

Ох уж эти утренние звонки! Они раздаются всегда в тот самый момент, когда разум, освободившись от забот прошедшего дня, блаженно отдыхает. А тело, распластанное на простынях, каждой клеткой взывает к покою. Звонок бесцеремонно вырывает тебя из мира блаженства и безжалостно швыряет в действительность, где, кроме тягучего быта, имеются еще и неприятности в виде презлющего начальства и парочки растерзанных трупов. И ты выползаешь из сна, будто личинка из кокона, еще не в состоянии продрать глаза и сбросить с себя очарование дремы.