— И за кого же мы будем голосовать? — спросила Кэрри,неуверенно переводя взгляд со списка кандидатов на маленький сувенирныйкарандашик рядом с наполненной орешками бумажной гондолой. — Они все, скорее,из твоей компании. — Она невольно усмехнулась. — Впрочем, у меня вообще нетникакой…

Томми пожал плечами.

— Давай проголосуем за нас. И черт с ней, с ложнойскромностью!

Кэрри рассмеялась в голос и тут же закрыла рот ладонью —чужой для нее, совсем непривычный звук.

Не давая себе времени передумать, она взяла маленькийкарандашик и обвела их имена в третьей сверху строке.

Карандашик сломался от нажима, и, уколов палец об один изобломков, Кэрри коротко втянула в себя воздух: на пальце выступила крошечнаякапелька крови.

— Ты укололась?

— Нет, ничего, — ответила она с улыбкой, хотя теперь ейвдруг стало трудно улыбаться. Вид крови сразу испортил настроение. Онапромокнула капельку салфеткой и добавила. — Но я сломала карандаш, а это ведьна память. Вот глупая.

— У тебя еще есть целый пароход с орехами, — сказал Томми ипридвинул гондолу к ней. — Ту-ту-у-у…

У Кэрри сдавило горло. Она испугалась, что сейчас заплачет,а потом ей станет стыдно. Но справилась с собой, и только глаза ее заблестелиот влаги. Чтобы Томми не заметил, она опустила голову.

Пока помощники мисс Гир из Общества отличников собиралисложенные бюллетени, одна из групп заполняла паузу какой-то знакомой мелодией.Бюллетени выложили на преподавательском столе у входа, где Вик, мистер Стивенси чета Лаблинов занялись подсчетом голосов. Мисс Гир наблюдала за процедуройвнимательным колким взглядом.

Кэрри почувствовала, как внутри у нее все сжимается отволнения, и крепко сжала руку Томми. Чепуха, конечно. Никто за них непроголосует. За него, за прекрасного скакуна, проголосовали бы, но только не водной упряжке с такой коровой. Скорее всего, выберут Фрэнка и Джессику или ДонаФарнхема и Элен Шайрс. Или… А, черт!

Две стопки бюллетеней росли быстрее других. Когда мистерСтивенс закончил их раскладывать, все четверо, по очереди, пересчиталиколичество листков в двух больших стопках, по виду почти одинаковых. Затем онипосовещались о чем-то, склонившись над столом, и пересчитали еще раз. МистерСтивенс кивнул, провел по стопке бюллетеней пальцем, словно в руках у него былаколода карт, и передал их Вику. Тот взобрался на сцену и подошел к микрофону.«Билли Босман Бэнд» проиграли туш. Вик взволнованно улыбнулся, прокашлялся и,вздрогнув, испуганно заморгал, когда динамики отозвались оглушительным визгом.Он чуть не уронил бюллетени на пол, где змеились толстые провода от аппаратуры,и кто-то захихикал.

— У нас возникла небольшая проблема, — начал Вик без затей.— Мистер Лаблин уверяет, что такое случилось впервые за всю долгую историювыпускных балов в этой школе.

— Интересно, как далеко он берет? — насмешливо проворчалкто-то позади Томми. — С восемнадцатого века?

— Две пары претендентов набрали равное количество голосов.Вик улыбнулся и снова чуть не уронил листки. — Шестьдесят три голоса за ФрэнкаГрира и Джессику Маклин и шестьдесят три — за Томаса Росса и Кэрри Уайт.

Тишина длилась всего секунду, затем зал взорвалсяаплодисментами. Томми повернулся к Кэрри; та, словно стыдясь чего-то, сидела сопущенной головой, и у него вдруг возникло чувство,

(кэрри кэрри кэрри)

очень похожее на то, что он испытал, когда приглашал ее набал. Ощущение было такое, словно в его мысли вторгалось извне что-то чужое,незнакомое — это «нечто» звало Кэрри, снова и снова повторяя ее имя. Словно…

— Внимание! — объявил Вик. — Пожалуйста, внимание! —Аплодисменты стихли. — Мы решили провести окончательное голосование. Когда вамвручат чистые листки, впишите туда, пожалуйста, пару, которой вы отдаетепредпочтение.

И с видом облегчения он сошел со сцены.

Всем вновь раздали бюллетени — второпях порванные на равныечасти чистые странички от лишних программ бала. Группа продолжала играть, номузыку уже никто не замечал — все возбужденно разговаривали.

— Это ведь не нам аплодировали, — сказала Кэрри, поднимаявзгляд. Ощущение, возникшее у Томми минутой раньше, прошло. — В самом деле, ненам.

— Может быть, аплодировали тебе.

Кэрри посмотрела на него, не в силах произнести ни слова.

— Чего они там тянут? — прошипела Крис. — Я слышалааплодисменты. Может быть, они уже там. И если ты облажался…

Конец веревки безвольно висел между ними — никто даже неприкоснулся к нему с тех пор, как Билли вытащил его отверткой из вентиляционнойтрубы.

— Не суетись, — спокойно сказал он. — Еще гимн должнысыграть. Они всегда его играют.

— Но…

— Заткнись, сука. Ты и так много треплешься. — В темноте какни в чем ни бывало вспыхнул кончик его сигареты.

Крис замолчала. Но

(ну я тебе покажу ублюдок когда все это кончится не послатьли тебя сегодня подальше)

в душе у нее клокотала ярость. Уж этих слов она ему непростит. Никому не позволено говорить с ней таким тоном. В конце концов у нееотец — адвокат.

Было уже без семи минут десять.

Томми взял сломанный карандаш и уже собрался вписать вбюллетень их имена, когда Кэрри легонько тронула его за руку.

— Не надо.

— Что?

— Не голосуй за нас, — решилась она наконец. Он удивленновскинул брови.

— А почему нет? Гулять так гулять? Моя мама всегда такговорит.

(мама)

Перед глазами мгновенно встала картина: ее мать, на коленях,молится и молится беспрестанно огромному безликому Богу, расхаживающему поавтостоянкам с огненным мечом в руке. В душе всколыхнулся черный страх, и Кэрриедва справилась с собой, чтобы не дать ему вырваться наружу. Она даже не моглаобъяснить ему про этот страх, про возникшее у нее ощущение тревоги.

Она беспомощно улыбнулась и только повторила:

— Не надо. Пожалуйста.

Помощники мисс Гир уже возвращались, собирая сложенныебюллетени. Томми застыл на мгновение в нерешительности, затем быстро нацарапална обрывке бумаги: «Томми и Кэрри».

— За тебя, — сказал он. — Сегодня у тебя все должно быть повысшему классу.

Кэрри ничего не ответила. Перед ее глазами по-прежнемустояло то самое видение: лицо матери.