Кэрри сказала ему, что должна вернуться домой самое позднеев одиннадцать тридцать, а то мама будет беспокоиться. Она добавила, что нехочет портить ему вечер, но будет нехорошо заставлять маму волноваться.

Тогда Томми предложил заехать после бала в «Келли фрут», гдеможно перехватить пива и гамбургеров: все остальные собирались либо вВестоувер, либо в Льюистон, так что они будут там скорее всего одни. По словамТомми, она прямо лицом посветлела и сказала, что это, мол, будет замечательно.Просто замечательно.

И это девушка, которую упорно называют не иначе какчудовищем! Я хочу, чтобы вы твердо усвоили: девушка, которая чтобы небеспокоилась мама, после единственного в ее жизни школьного бала соглашается нагамбургер и пиво…

Первое, что поразило Кэрри, когда они вошли в зал, этоВеликолепие. Не «великолепие», а именно с большой буквы. Прекрасные силуэты вшифоне, кружевах, шелке и сатине, шелестящие вокруг. Сам воздух был пронизанзапахом цветов. Девушки в туфлях на каблуках, в платьях до пола, с низкими вырезамина спине и на груди. Ослепительно белые смокинги, камербанды, начищенные доблеска черные ботинки…

Несколько пар — пока еще не много — кружились в неяркомосвещении по залу, словно бестелесные призраки. Ей даже не хотелось думать оних как об одноклассниках — пусть лучше это будут прекрасные незнакомцы.

Томми твердо поддерживал ее под локоть.

— Панно хорошо вышло, — сказал он.

— Да, — слабым голосом согласилась Кэрри.

Свет оранжевых ламп наверху окрасил панно нежными неземнымитонами. Гондольер застыл, лениво облокотившись о румпель, всполохами цветаразлился вокруг закат, и, словно переговариваясь, стояли над водами каналадома, Кэрри вдруг поняла, что это мгновение, такое ясное и четкое, останется унее в памяти навсегда.

Вряд ли все остальные, подумалось ей, ощущают то же самое:им это не впервой, — но даже Джордж умолк на минуту, когда они остановились,оглядывая зал. Его убранство, сами люди, запах цветов, музыка, льющаяся сосцены, где группа играла смутно знакомую тему из какого-то фильма, — все этозапечатлелось у Кэрри в душе, казалось, навеки, и она вдруг успокоилась. Душаее познала покой, как будто ее расправили и отгладили утюгом.

— Я балдею, — воскликнул Джордж и потащил Фриду в центрзала, где под звучащую старомодную музыку принялся выделывать нечто похожее наджиттербаг. Кто-то заулюлюкал. Джордж, не останавливаясь, бросил на насмешникакомично-свирепый взгляд и, скрестив руки, пустился вприсядку, едва нешлепнувшись задом на пол.

Кэрри улыбнулась.

— А Джордж — забавный, — сказала она.

— Конечно. Отличный парень. Тут полно хороших людей. Хочешь,пойдем сядем?

— Да, — ответила Кэрри благодарно.

Томми прошел к входу в зал и вернулся с Нормой Уотсон; послучаю бала та сделала новую прическу в виде огромного взрыва.

— Ваш столик на той стороне, — сказала она, с ног до головыощупывая Кэрри взглядом своих ярких глаз в поисках какого-нибудь дефекта: вдруггде лямка торчит или прыщи выступили — одним словом, чего угодно, о чем можнобудет рассказать у дверей, когда она туда вернется. — У тебя простозамечательное платье, Кэрри. Где ты его купила?

По пути вокруг площадки для танцев к столику Кэррирассказывала ей о своем платье. От Нормы пахло мылом, духами и фруктовойжевательной резинкой.

У столика стояли два складных кресла, увитые лентами из всетой же гофрированной бумаги. Столик тоже был накрыт бумагой — школьные цвета.На бумажной скатерти стояла бутылка из-под вина с воткнутой свечой и двебумажные гондолы с жареными орешками.

— Я просто не могу прийти в себя, — продолжала Норма. — Тыну прямо совсем другая стала! — Она мельком взглянула Кэрри в лицо, и почему-тоей стало немного не по себе. — Ты буквально светишься! В чем тут секрет?

— Я — тайная любовница Дона Маклина, — ответила Кэрри.

Томми прыснул, но тут же умолк. Улыбка у Нормы вдругзастыла, и Кэрри сама удивилась своему остроумию и смелости. Вот как людивыглядят, когда подшучивают над ними — будто пчела в зад ужалила. Кэрри решила,что ей нравится, когда Норма так выглядит — пусть даже это определенно непо-христиански.

— Ну, ладно, мне пора, — сказала Норма. — Правда, здорововсе, Томми, а? — Улыбка стала сочувствующей. — А как бы здорово было, если бы…

— Я весь просто потом обливаюсь от восторга, — перебил ееТомми деревянным тоном.

Норма удалилась с недоуменной кислой улыбкой. Все пошло нетак, как она предполагала. Кэрри словно подменили…

Томми усмехнулся и спросил:

— Хочешь потанцевать?

Она не умела, но признаваться в этом сейчас не хотелось.

— Давай немного посидим.

Когда Томми усаживал ее, Кэрри заметила свечу и попросила еезажечь. Томми зажег свечу, и их глаза встретились; он чуть наклонился иприкоснулся к ее руке. А музыка все играла и играла.

Из книги «Взорванная тень» (стр. 133 — 134):

Возможно, когда-нибудь, когда тема самой Кэрри приобрететболее академический характер, кто-нибудь займется серьезным изучением еематери.

Не исключено, что я займусь этим сам — хотя бы ради того,чтобы составить родословное дерево семейства Бригхемов. Было бы крайнеинтересно узнать, не происходило ли в этой семье чего-нибудь странного два илитри поколения назад.

И разумеется, остается вопрос: почему Кэрри вернулась в ночьвыпускного бала домой. Трудно сейчас сказать, в какой степени ее поведение к томувремени подчинялось рассудку. Возможно, она искала прощения, а возможно, у неебыла только одна цель — убить мать. В любом случае факты, похоже, говорят отом, что Маргарет Уайт ее ждала…

В доме — ни звука.

Она ушла.

На ночь глядя.

Ушла.

Маргарет Уайт медленно прошла из своей спальни в гостиную.Сначала кровь и грязные фантазии, что насылает вместе с кровью дьявол. Затемэта адская сила, которой наделил ее все тот же дьявол. И случилось это,разумеется, когда настало время кровотечений. О, уж она-то знает, что такоеДьявольская Сила: с ее бабкой было то же самое. Случалось, она разжигала камин,даже не вставая с кресла-качалки у окна, и глаза у нее при этом

(ворожеи не оставляй в живых)

горели вроде как колдовским огнем. А иногда, за ужином, настоле вдруг начинала бешено крутиться сахарница. Когда это случалось, бабкасмеялась как ненормальная, пускала слюни и, состроив знак Дурного Глаза,размахивала руками. Временами бабка вдруг начинала дышать, высунув язык, каксобака в жаркий день, и когда она, совершенно выжив из ума, умерла в возрастешестидесяти шести лет, Кэрри не исполнилось еще и года. Спустя недели четырепосле похорон, Маргарет зашла как-то в спальню и увидела, что ее ребенок,весело смеясь и пуская пузыри, играет с молочной бутылочкой, висящей ни на чему нее над головой.