— Не знаю, но очень хочу знать.

Любовь Ланская вздохнула и задумалась.

— У меня вчера был следователь Суржиков, он такой молодой и не произвел на меня впечатления человека опытного.

— На меня тоже, — буркнула Диана. — С того момента, как убили Виолетту Генриховну, столько всего произошло, а он ничего еще не выяснил.

Любочка крепко сжала кулачки, черты ее лица стали жесткими.

— Я сама разыщу убийцу Виолетты Генриховны, чего бы мне это ни стоило!

Горько усмехнувшись, Диана сказала:

— Это очень опасное занятие.

— Вы думаете, я не знаю? — Ланская вдруг всхлипнула и полезла за носовым платком. — Вы не понимаете, — сквозь слезы произнесла она, — меня с Виолеттой Генриховной связывала долголетняя, нежная дружба и… очень важное дело.

— Это вы о Моцарте? — невольно вырвалось у Дианы.

У Любочки слезы мгновенно высохли, и она внимательно посмотрела на Диану.

— Откуда вы знаете?

— От ваших коллег из консерватории, — ответила девушка.

Ланская изумленно округлила глаза.

— Вы хотите сказать, что есть люди, которые знают нашу тайну?

— Думаю, таких немало, — усмехнулась Диана.

— Не говорите загадками!

— Даже и не собиралась, — обиженно фыркнула Диана. И рассказала, как кадровичка Ирма Юрьевна посвятила ее в тайны Виолетты Генриховны.

Любочка побледнела.

— Боже мой! Я действительно говорила с Ирмой Юрьевной о Моцарте, потому что волновалась за состояние психического здоровья Виолетты Генриховны…

— Понимаю, — кивнула Диана, — но этим вы оказали Вебер медвежью услугу, и, может быть, из-за этой тайны ее убили.

Ланская сделалась вся пунцовая и задрожала.

— Какой кошмар!

— Успокойтесь, может быть, причина совсем в другом, есть еще две жертвы, убитые таким же способом. Вы мне лучше скажите, вы бывали дома у Виолетты Генриховны?

— Да, а что?

— А про ее старый ридикюль знаете что-нибудь?

— Думаю, она носила в нем письмо Моцарта и ноты «Реквиема».

Диана оживилась.

— Я тоже так подумала. Когда ее убили, ридикюль пропал.

Гостья окончательно расстроилась.

— Боже мой, это я виновата! Это все из-за «Реквиема»!

— А вы Эмилию Бобрышеву знаете? — осторожно спросила Диана.

— Эмилию? Это вы про ту девушку, которая у Виолетты Генриховны уроки вокала брала? Почему вас это интересует? — удивилась Любочка.

Теперь пришла очередь Дианы удивляться:

— Эмилия брала уроки пения?

— Да, а что здесь такого?

— И как давно это было?

Ланская задумалась.

— Да где-то с полгода назад.

— А как Виолетта Генриховна познакомилась с ней?

— По объявлению. Честно говоря, я не помню, то ли Виолетта Генриховна давала объявление, что дает уроки пения, то ли Эмилия, что ей нужен преподаватель вокала. А потом Виолетта Генриховна жаловалась, что Эмилия у нее в вещах роется, что ключи пыталась украсть и все в этом духе. И она ученице отказала, тем более что у девушки ни голоса, ни способностей не было.

— Как интересно, — задумалась Диана и покачала головой. — Значит, не случайно Эмилию тоже, как и Виолетту Генриховну, задушили скрипичной струной…

Ланская окончательно пала духом. Сжав виски тонкими, изящными пальцами, она невидящим взглядом уставилась в пустоту.

— Неужели это я виновата?

Диане стало ее жалко, и она предложила:

— Хотите кофе и бутерброд? Я с утра не успела позавтракать. Составьте мне компанию. Вам бутерброд с колбаской или с сыром?

— С сыром, — автоматически произнесла Любовь. — И лучше чай.

Диана сбегала в буфет и вернулась с двумя чашками чая и бутербродами.

— А что вы можете сказать о Фарятьеве? — вдруг вспомнила она.

— Редкостный бабник, — поморщилась Ланская, — и мерзавец редкостный…

— Суржиков сказал, что его фамилию Виолетта Генриховна из своей записной книжки вычеркнула.

Любочка удивилась:

— А он что, у нее был записан? Не помню, чтобы они общались.

«А старушка-то была скрытной и никому не доверяла, вот и результат», — подумала Диана.

Оболонская, покачивая крутыми бедрами, вошла в кабинет Фарятьева и уселась напротив него.

Игорь Алексеевич сидел за столом и с кем-то сердито разговаривал по телефону. Закончив беседу, он положил трубку и с недоумением взглянул на Ирму Юрьевну.

— Ты чего такая вся взволнованная, случилось чего?

Ирма Юрьевна, оглянувшись на дверь, зашептала:

— Ланская из Австрии вернулась.

— Ну и что?

— А то, что она наверняка знает, где Виолетта держала «Реквием», и у нее это надо как-то выведать!

Фарятьев растерялся.

— И как ты себе это представляешь?

— Мы должны навестить ее и сообщить о смерти Вебер. Купим коньяка, приедем в гости…

— Что, просто так, без приглашения?

Загадочно взглянув на Фарятьева, Ирма Юрьевна проворковала:

— А мы ей от имени администрации консерватории выразим соболезнование в связи с гибелью ее близкой подруги и наставницы.

Фарятьев насмешливо хмыкнул:

— Какая ты умная, Ирма! Я восхищаюсь твоей находчивостью, только вот сомневаюсь, что из этого что-нибудь получится.

Упрямо тряхнув головой, Ирма Юрьевна прямо из кабинета Фарятьева позвонила Ланской.

Та сразу взяла трубку. Оболонская бодро и в то же время участливо защебетала:

— Здравствуйте, Любочка. Как вы? Надо же, какое горе! Вы же так с Виолеттой Генриховной дружили, у нее никого ближе вас не было! Милая Любочка, мы с Игорем Алексеевичем собрались вас навестить, поддержать… — На том конце провода затянулось молчание. Ирма Юрьевна даже растерялась и кашлянула. — Люба, вы слышите меня?

— Слышу, — сухо ответила Ланская. — Спасибо за соболезнование, но я вас, к сожалению, принять не могу.

Оболонская не ожидала отказа и растерялась.

— Любочка, но как же так? Мы же не чужие люди! Виолетта Генриховна и для нас много значила, — обескураженно пискнула она и задушевно протянула: — Вы не должны замыкаться в своем горе. Может, мы все-таки приедем на часок?

Ланская задумалась, понимая, что так просто от дорогих коллег не отделаться, и вдруг у нее мелькнула спасительная мысль: а что, если пригласить Диану, пусть она поприсутствует, к тому же у нее есть вопросы к Фарятьеву.