Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этим-то человеком и устроил мне встречу NN. В тот знаменательный день вместе с Михаилом Александровичем я встретила за столом еще Сергея Николаевича Дурылина, впоследствии ставшего известным советским искусствоведом. <…> Это был запостившийся, строгий, без улыбки, молодой человек, принявший недавно священство, вопреки церковной практике будучи неженатым. Это имело тяжелые последствия для его судьбы, о чем скажу в свое время… Но в те годы, когда ломалась вся жизнь России, чего только не пробовали, в чем только не ошибались, какие подвиги не совершали и какой гибелью не погибали дорогие наши, дерзкие в своих крайностях русские юноши! Так было в политике, в семье, в искусстве и, конечно, в церковной жизни России.
Первое знакомство оставило у меня лишь чувство стеснения перед этими людьми, с какой-то их большой, неведомой мне жизнью, войти в которую я, вероятно, недостойна.
[Продолжение см. в главе «Между ссылками».]
Фудель Сергей Иосифович[191]
<…> Я помню его маленькую стремительную фигуру на Арбате, кажется, в 20-м году: он идет в черном подряснике с монашеским поясом и скуфейке. Тень какой-то рассеянности и в то же время тяжелой заботы была на его лице…<…>
[Продолжение см. в главе «Челябинская ссылка».]
Степун Федор Августович[192]
Степун Федор Августович (1884–1965, Мюнхен) — философ, социолог, историк, литературный критик, общественно-политический деятель, писатель. Участник Первой мировой войны. После февраля 1917 года занимал пост начальника политического управления Военного министерства воВременном правительстве. В 1919–1920 годах литературный руководитель и режиссер Показательного театра в Москве. В ноябре 1922 года выслан из России. Жил в Германии. Преподавал в разные годы в Русском научном институте, в Дрезденском техническом университете (профессор социологии), в Мюнхенском университете (заведовал кафедрой истории русской культуры). Автор мемуаров и большого числа статей и книг. После 1991 года его произведения издаются в России.
Переоценка ценностей происходила в те дни не в одном Бердяеве. Хорошо помню очень показательное по своей тенденции выступление одного из «мусагетских юношей», Сергея Николаевича Дурылина, принявшего весьма для меня неожиданно священнический сан. В старенькой рясе, с тяжелым серебряным крестом на груди, он близоруко и немощно читал у Бердяева доклад о Константине Леонтьеве [1921 г.]. Оставшись, очевидно, и после принятия сана утонченным эстетом, отец Сергий Дурылин убежденно, но все же явно несправедливо возвеличивал этого в глубине души скептического аристократа и тонкого ценителя экзотических красот жизни, лишь со страху перед смертью принявшего монашество, за счет утописта, либерала и всепримирителя Соловьева. Соловьевской веры в возможность спасения мира христианством в докладе Дурылина не чувствовалось. Речь шла уже не о том, как обновленным христианством спасти мир, а лишь о том, как бы древним христианством заслониться от мира[193].
Фальк Роберт Рафаилович[194]
Фальк Роберт Рафаилович (1886–1958) — художник, яркий представитель авангарда и модерна. Один из основателей объединения «Бубновый валет». С 1918 года — профессор живописи в Первых Государственных свободных мастерских, затем во ВХУТЕМАСе — ВХИТЕИНе, где последние годы был деканом живописного факультета. В 1928 году выехал в командировку в Париж, вернулся через девять лет. Впервые широкой публике картины Фалька были представлены в 1939 году на выставке в Доме литераторов. Николай Чернышев обучался живописи у Фалька и тоже входил в группу «Бубновый валет». Дурылин познакомился с Фальком в 1920 году и помог ему выйти из жесточайшего душевного кризиса. С тех пор их связывала крепкая дружба. Фальк дважды писал портрет Дурылина: в 1921 году неудачный, в 1939–1940 годах — удачный[195]. Дурылин ценил творческую самобытность Фалька, «реальность в искусстве» зрелого периода художника. Фальк не оставил воспоминаний о С. Н. Дурылине, поэтому приводим выдержки из его писем, размещенные по соответствующим главам.
Дорогой Сергей Николаевич. Вы мне доставили настоящую радость тем, что прислали письмо и именно такое письмо, и такое у меня чувство, что Вы у меня опять побывали. <…> Очень жду Вас. Целую Вас. Ваш Р. Фальк. [1920]
[Продолжение см. в главе «Томская ссылка».]
Трифановский Дмитрий Семенович[196]
Дорогой и достославный Сергей Николаевич! Прежде всего объясню, почему называю я Вас достославным. Мне кажется, что Господь одарил Вас достославной природой в том смысле, что у Вас в душе равномерно распределены три вида функций ее — нравственная, разумная и эстетическая, посему Вы представляете пример гармонического сочетания или гармоническое существо, для которого самое подходящее дело быть пастырем душ, так как Вы подходите ко всякой душе и согласно ее особенности в состоянии воздействовать на нее. Припоминаю по этому случаю замечание Дмитрия Алексеевича Хомякова, сына знаменитого Алексея Степановича, что одна из причин, препятствующая воздействию духовенства на паству, — отсутствие в нем эстетического развития, обусловливаемого сухим, семинарским воспитанием, не заботящегося о знакомстве учеников в достаточной степени с светской литературой. <…> Молю Господа, да сохранит Он Вас надолго на служение Церкви Его Святой.
Всею душой признательный и благодарный Ваш духовный сын Д. Трифановский.
1921 г. 7 января
Первый арест 1922 г. и челябинская ссылка[197]
Дурылин был арестован 12 июля 1922 года и обвинен в том, что занимался скрытой антисоветской агитацией. До 8 августа он сидел во внутренней тюрьме ГПУ, где не разрешались свидания и передачи. Затем переведен во Владимирскую тюрьму. Здесь в 17 камере сидели многие священнослужители, в том числе и еп. Афанасий Сахаров. Дурылин участвовал в совершении 28 октября 1922 года в камере службы Всем святым в земле Российской просиявшим и дополнении ее. Составил тропари канона святым Калужским (песнь 4, тропарь 7) и Тамбовским (песнь 9, тропарь 1), а также второй светилен, обращенный к Софии Премудрости Божией. Во Владимирской тюрьме Дурылин написал рассказ «В те дни». Все мысли героев, разговоры со старцем иеросхимником Пафнутием и иеродиаконом Никифором — это мысли самого Дурылина о судьбе России, веры православной в те тяжелые времена, когда рушились храмы и захлестывала души волна атеизма, это то же, о чем говорил Дурылин со старцем Анатолием во время посещения Оптиной пустыни и что просвечивает в письмах старца к нему.
Из архивного следственного дела С. Н. Дурылина 1922 года
Заключение следователя СО ГПУ Чапурина