– Это не «Майнфилд»! Это «Бенни и Эстер», – пробурчал он.

А потом мы записали «Крошку» с полной инструментовкой и минимальным привлечением фортепиано, но ей явно не хватало искрометности первых двух песен.

– Ей не хватает Бенни, – заметил Элвин. – Того лоска, который он придает.

– Зато это песня «Майнфилд», – проворчал Мани. – Это наша песня.

– У вас осталось тридцать минут. На что думаете их потратить? – спросил Ахмет, присоединившись к нам в конце сессии. – Насколько я знаю Бенни, у него всегда имеются какие-нибудь заготовки.

У меня были новые песни, но все они предназначались для других проектов и артистов. Единственной песней, которая могла бы подойти ребятам, была вариация «Бомбы Джонсона». Мне очень хотелось услышать ее в исполнении Эстер, но я не был уверен в ее положительной реакции на мое предложение. Я понятия не имел, какие чувства она испытывала к отцу… да и знала ли вообще, кто ее отец.

– Вам нужна песня, которая станет вашей визитной карточкой. Песня, которая рассказывает некую историю, – предложил Ахмет, и его лицо сморщилось в раздумье. – Что-нибудь в духе Билли Холидей…

– Типа ее «Странного плода», – закончил я за него.

Ахмет только кивнул, скрестив руки.

– Что-нибудь сногсшибательное.

– А вы когда-нибудь слышали, как она его поет? – спросил меня Мани ледяным тоном.

– Да. Слышал. Люди ходят в ночной клуб «Светская жизнь» только для того, чтобы послушать эту песню в исполнении Билли. Это не та песня, которая делает тебя звездой. И уж точно она не для радио. Никто не будет ставить ее в эфир. Но… – Я запнулся, подыскивая слова для более точного объяснения.

– Может, это и не та песня, которая делает тебя звездой. Но это песня, которая делает тебя легендой, – пришел мне па помощь Ахмет. – Это одна из тех песен, которые люди будут помнить всегда.

Я кивнул, соглашаясь. Сказать вернее было сложно.

– Не знаю, Бенни. Нам-то нужна песня как раз для радио. А такая песня… такая песня только ранит, – прошептал Элвин. – Это не наша песня.

– Согласен, – поддержал его Мани. – Такую песню надо еще заслужить.

– Может, вам нужно что-нибудь чуть менее художественное и чуть более рок-н-ролльное, – сказал Ахмет.

– А вы когда-нибудь слышали песню о Бо Джонсоне? – спросил я.

И, затаив дыхание и избегая взгляда Эстер, наиграл основную мелодию. Я решил: сейчас или никогда. Если песня не понравится ребятам – не беда. Но если ее петь кому-то, то только Эстер. С группой «Майнфилд».

– Это твоя? – спросил Ахмет.

– Нет. Ее никто не записывал. По-моему, это народная песня. Из тех, что люди поют и повторяют, но никто толком не знает, откуда она взялась и кто первым ее исполнил.

– Бо Джонсон? Бо Джонсон… боксер? – спросила Эстер, сдвинув брови к переносице.

– Да. Тот самый Бо Джонсон.

– Что? Так он же отец Эстер! – воскликнул, улыбаясь, Элвин. – Бо Джонсон, лучший боксер в мире в тяжелом весе! Неужели о нем есть песня?

Все ребята уставились на меня в ожидании ответа, но никто из них не показался мне встревоженным. Наоборот, они выглядели довольными.

– Да… Ладно, чего уж там… Я все знал… Ну, об Эстер.

– Знали? – удивилась девушка.

– Да. Мой отец знал Бо Джонсона. В прошлом… потому что он тоже был боксером, – пожал я плечами. – Он и научил меня этой песенке. Давным-давно.

Я снова наиграл ее и спел припев.

– Ты хочешь, чтобы Эстер пела песню о бойце? – спросил Ахмет.

– Почему я не слышала ее раньше? – взволновалась Эстер. – Ну-ка, спойте ее еще раз, – потребовала она.

Я пропел слова в той последовательности, в какой их помнил. Ахмет только слушал, а Эстер торопливо записывала текст на листке бумаги.

– Нам бы надо досочинить несколько куплетов, – сказал я. – В том виде, как сейчас, она слишком простенькая. Собственно, один припев. А повествовательные песни нынче популярны. Ну и контраст… – Я многозначительно посмотрел на Ахмета (контраст для него значил все). – Контраст в том, что историю о мужчине-бойце рассказывает женщина. А уж если это история о твоем отце… из этого может что-то получиться.

Когда Мани кивнул, а Эстер заулыбалась, я испытал невероятное облегчение. Как будто с души свалился камень. Я почувствовал, что меня признали за своего и полностью простили. Не знаю, почему я так переживал из-за этого…

* * *

Ахмет позвонил мне в понедельник. И, едва услышав его голос, я понял: он надумал пойти на попятную.

– У нас проблема, Бенни, – не мудрствуя лукаво, признался Ахмет.

– У нас?

– Я не могу заключить контракт с твоей девчонкой. И с ее группой.

– Почему? Мне показалось, ты реально заинтересовался. – Я не стал препираться с Ахметом по поводу «моей девчонки». Мы оба понимали, о чем он говорит. Группа «Майнфилд» была моим проектом. И Ахмет подразумевал только это. Ничего другого.

– Я действительно заинтересовался. Они хороши. А она просто невероятна.

– Тогда что случилось?

– Возникла проблема. А у меня слишком много артистов, которые от меня зависят… Я не могу допустить, чтобы все пошло прахом.

– Что за проблема? – перед моими глазами промелькнуло лицо Сэла.

– Тебе ведь известно, откуда я приехал, так, Бенни? – спросил Ахмет.

– Ну да, из Турции? – ответил я, озадаченный.

– Именно так. Я приехал в Штаты, когда мне было двенадцать. Я люблю эту страну. Люблю этот город. Я занял десять штук баксов у своего дантиста, чтобы основать «Атлантик». Ты слышал об этом? Я люблю то, что делаю, и людей, с которыми я это делаю. Я хочу и дальше заниматься любимым делом…

– Я ничего не понимаю, Ахмет, – сказал я.

Но он продолжил говорить сам, не сделав паузы. Как будто не расслышал моих слов. Как будто хотел закончить этот разговор как можно быстрее.

– Я вижу то же самое в тебе, Бенни. Ты такой же, как я. И тобой движет только музыка. Ни женщина, ни жажда славы или денег.

– Ахмет…

– Мой отец был политиком. Послом. Политика – дело грязное. Здесь, в Штатах, дела обстоят получше. Но ненамного. Я не хочу иметь с этим ничего общего, Ламент. Я бы предпочел перейти дорогу гангстеру, чем политику.

– О чем ты, Ахмет? – пришел я в полное замешательство.

Я не сомневался в том, что ему была известна моя история. Он узнал ее давно, но ни разу не обмолвился об этом. В этой стране все были так или иначе связаны с какими-то аферами или преступлениями. Неважно, участвовали они в них или нет. Особенно в Нью-Йорке.

– Мне велели соскочить. Без всяких объяснений. А я и не стал их требовать. Но я даю задний ход, Бенни. Извини. Я искренне желаю тебе всего самого хорошего.