– Д-да, – нерешительно ответила Саша. Есть действительно хотелось.

– Я суп сварила. – Кей перешла из лежачего положения в сидячее. – А ты давай, вставай и умывайся. А потом сваришь нам кофе. Хватит валяться бесполезным телом в углу.

– С удовольствием… Слушай, ты новости смотришь-слушаешь?

– Конечно… а что такое?

– Ну, Кать, ну сама догадайся. Сообщения о странных смертях. Особенно детей. Были?

Катя задумалась, закусывая губу.

– Не было, – сказала она наконец. – Саш, я в свете последних событий слежу за такими новостями. Все спокойно, все живы. Шлепай в ванную, а я суп налью. Не забудь, что с тебя кофе.

Сашка так и сделала. Не только умылась, но и целиком душ приняла, разве что голову постаралась не намочить.

– Со стороны может показаться, что ты ненавидишь кофе, но вынуждена его пить. – Катя наблюдала за Сашкиными действиями, чуть морща нос.

– С чего ты это взяла? – удивилась Саша.

– Ты добавляешь очень много специй. Я бы подумала, что ты хочешь заглушить запах кофе.

Ну вот, приехали. Теперь улетевшая по кофемашинам бывшая девушка Сашиного, возможно, будущего парня будет рассуждать о заглушении запаха кофе…

– Нет, вообще ничего подобного. Это больше похоже на… – Саша на секунду задумалась. – Кей, а у тебя любимая кукла есть? Ну, то есть в детстве была?

– Возможно, – прищурилась подружка. – А, нет, что ты! Я же у нас мальчик! Я играла в машинки.

– Извини… я не хотела тебя обижать.

– Но обидела.

Сашке стало совсем неуютно. Ну да. Ляпнула не подумав. Сто раз извинилась. Со стороны Кей было некрасиво и даже… недостойно как-то тыкать гостью носом в неловкий промах. Особенно учитывая то, что гостья не может встать и уйти. Ну, в смысле, может, но… но при этом не может. С еще одной другой стороны, Кей можно было понять. О, эта прекрасная Сашина манера – всех понимать, не требуя понимания себя в ответ! Ты же хорошая девочка и все понимаешь. И вот мама уезжает на другой континент устраивать жизнь, а Сашку бросает под присмотром соседки. То есть на произвол судьбы… Так, очнись, Фербер. Кей тебе не мама.

В общем, Катю можно было понять еще и потому, что ей пришлось возиться с возможной будущей девушкой своего бывшего, которого она хотела вернуть и сделать вновь настоящим. Ф-фух, мыльной опере совсем не место в нехорошей мистической истории, в которую они влипли. Но область чувств она такая – не спрашивает, куда можно вторгаться, куда нет.

– Да была, была у меня кукла любимая, – смилостивилась тем временем Кей. – И не одна. Да и вообще, почему «была»? Они все целы. И даже почти невредимы. Я всегда аккуратная была. А они очень уж красивые.

– У меня тоже было несколько, и все красивые. – Прозвучало как жалкое оправдание, ну да и шут с ним. – И они тоже все сохранились, хотя некоторые заиграла в ноль просто. Одна была самая-самая любимая. Ее звали, кстати, Кофеина. И она сохранилась почти идеально, потому что я в нее не играла, только наряжала. Вот тут кружево, а вот тут шнурочек. И кукла становилась еще красивее.

– Или пропадала под ворохом кружев, – фыркнула вредная Катька.

– А вот и нет. Это… вкус, Кать. И чувство меры. Ой, я не хвастаюсь… да что там. На вот, пей. – Она сунула подруге кружку.

Кей глотнула и замолчала. Надолго и наглухо. Так, что стало слышно тикание старомодного будильника – единственной неновой вещи в Катиной квартире, – хоть он и стоял обычно в кухне.

– Ладно, убедила, – нехотя сказала она наконец. – Не ходи за мной, хочу побыть одна.

Это прозвучало с киношным пафосом. Чуть-чуть. Но с искренним пафосом. Сашка кивнула, Кей вышла на кухню. На самом деле, это было очень даже замечательно, потому что прямо на ходу в Сашиной голове созрел, возможно, глупый, но наверняка действенный план.

Она задрала голову, поборола кружение потолка перед глазами.

Где там полки с Катиной коллекцией стаканов? «Шоколадница»… «Старбакс»… «Кофешоп»… «Измерение Кофе», «КофеПит(ер)», потом совсем незнакомые вроде «MoreCoffКа»… где же, где… должен быть. Не могла Катя не сохранить стаканчик из кофейни, которую как-то почти вскользь упомянула Лиза. А, вот! Красно-белая полоска, что-то вроде фотки из старой газеты поверх этого почти психоделического фона. И надпись «Кофейня Наставники». Есть.

Сашка, стараясь не шуметь, нашла свой телефон под подушкой, подвинула стул к нужной полке. Потом залезла на него и по-быстрому сфотографировала стаканчик. Вернее, не саму посудину, а адрес кофейни «Наставники». Тот был напечатан шрифтом, стилизованным под старые газеты, в рамочке, оформленной, как объявление о свадьбе. Или похоронах. Кто ее, стилизацию эту, разберет.

Стараясь двигаться потише и заодно не свалиться от слабости, она вернула стул на место и натянула джинсы.

– Кей, – позвала она, – я прогуляюсь. Не волнуйся, я только во дворе. А то пошли вместе?

– Да больно надо. Далеко ты в таком состоянии все равно не уйдешь, – отозвалась та из кухни. – Телефон свой скажи на всякий случай. И давай дверь за тобой закрою.

Когда Катя вышла ее проводить, Сашка увидела, что глаза у нее покраснели и опухли. Ей стало порядком жалко новую… не подругу. Возможно, они еще подружатся. Потом, когда закончится этот кошмар. Или не подружатся. Сейчас, в любом случае, надо думать совсем о другом.

Такси привезло Сашку на Галерную набережную. Раньше она знать не знала, что в Питере такая есть. Теперь вот узнала. Вышла из машины и остолбенела.

Сотни раз она слышала адресованный Питеру эпитет «Северная Венеция». Изначальную, итальянскую знала только по картинкам-фотографиям-кино, но все равно с эпитетом этим была не согласна. Не видела она в Питерском центре, а тем более в Приморке, где проводила большую часть времени, ничего, что роднило бы суровый, неподвижный, парадный, но не праздничный Петербург с бурлящей, танцующей, едва не падающей с каблуков-свай в каналы Венецией. Северянин был потерт, но респектабелен, итальянка казалась Саше принаряженной оборванкой. Питер гордо нес свою красоту, Венеция жонглировала своим очарованием… в общем, ничего общего. А отдаленно похожие здания – ерунда какая-то. Не это делает города похожими, вовсе не это.

Галерная набережная плавно сужалась. Сашино такси остановилось как раз в том месте, дальше которого машина протиснуться уже не могла. Дальше на своих двоих. Благо, пройти надо было от силы метров сто, а потом еще метров десять – протиснуться. Набережная, перешедшая в мощенный невероятно кривыми камешками тротуар, у входа в последнее здание сходила практически на нет, и темная вода канала с лирическим названием Выгребной то и дело подкатывала к самому порогу. Да и внутрь тоже попадала.