Ничего у них на меня нет. Идиоты. Кретины. Тупицы!

Я улыбнулся, откладывая кучу папок. Коул был необычайно тихим с самого утра, а потому я решил навестить его – не перерезал ли он там себе ещё вены, и если да, то почему так долго не воскресает.

Я отдёрнул штору и увидел спину спящего за своим столом Коула под тускло горящей настольной лампой. Ему бы следовало сменить лампочку.

Он спал прямо на своих чертежах с новым механизмом, новым сердцем для нашей Солнечной системы.

Заглянув в чертёж, я заметил новую пометку сбоку: «Использовать а. м.»

Аномальную магию.

И почему ты раньше не додумался до этого, идиот? Или, возможно, он имел в виду свою конкретно магию? Ты даже не знаешь, какая она у тебя, Коэлло Хэллебор.

Зато я знаю.

Я, вынув из его кулака ручку, добавил рядом с последней надписью: «Информация».

Поколебавшись немного, я взял с кровати плед и накрыл им Коула, потому что собирался открыть окно, а от холода он проснётся и снова начнёт мне мешать.

Я закрыл штору, выключив предварительно настольную лампу, и подошёл к окну.

Но курить мне не хотелось. Я поморщился, отвернулся и лёг в постель.

Крики ворун и стук аномального дождя по крыше и земле успокаивали, усыпляя лучше всяких колыбельных.

Призрак

Я такой придурок.

Но после сегодняшнего я просто не мог не слушать. Не мог не подслушать.

Они точно обвинят меня. Они меня уничтожат.

Туманная и Крозье шли, укрытые ночной тьмой, судя по всему – патрулируя окрестности школы. Не уверен, входило ли это в их обязанности.

На башню поставили сторожить какого-то другого работника.

Я слушал.

– Мальчишка лжёт, – ворчал капитан, раздражённо почёсывая рыжую щетину. – Разумеется, с его способностями…

– Я говорила тебе это, Арчелл. Тебе лишь бы обвинять всех и вся.

– Я умею притворяться. Директор никогда бы не поверил тебе, напади мы оба на одного-единственного ученика. Да он вообще никому не верит.

– Вероятно. И правильно делает.

Крозье кивнул.

– Но только мы можем предположить намерения нашего поджигателя. Чёрт побери, и без того один любитель огня имелся, теперь ещё и взрыватель нашёлся. Да, скорее взрыватель, чем поджигатель.

– Перестань вести себя, как большинство тех, кого ты учишь.

– Никогда не был учителем. Всё ещё не привык, что надо быть умнее, чем ты есть на самом деле.

Туманная остановилась, глядя на здание школы.

– Мальчик умён. Нам его не победить. Чтобы он ни задумывал.

– Совсем недавно ты не была так пессимистична…

– Я не хочу недооценивать человека лишь из-за возраста. Ты понимаешь, это… то, чего все правительства всегда боялись. Подавить таких несложно, но невольно задумываешься: а не правы ли эти новаторы, новые умы, новые люди? Не правы ли они в своих убеждениях и целях, не боремся ли мы за неправое дело, а они – как раз за правое?

Крозье засмеялся. Туманная, явно недовольная реакцией, отвернулась.

– Возможно. Но менять курс лично я не собираюсь. Твоё дело, чью сторону выбирать.

Он тоже развернулся и пошёл в сторону чёрного выхода из школы.

Я остался возле Туманной. Она сжала зубы, выдохнула и тихо прошептала:

– Половина солнца. Кажется, вместе с ней ровно столько же осталось от наших сердец.

И ушла, не обращая внимания на холод и ливень, скользя дальше вдоль стен школы и размышляя, может ли новый мир сожрать сердца всех его обитателей целиком.

Я не знал, о чём она думает, но после её шёпота невольно погрузился в те же мысли.

А после очнулся в своём теле в комнате, чувствуя, как кошка свернулась под боком, тихо посапывая под шум зимнего дождя.

Белый (?) Ворон

Мне было интересно, почему именно «Волк».

Из-за цвета глаз?

Или, может быть, собачьей верности, но лёгкой волчьей отчужденности? Как стайные волки. И волки-одиночки.

Он себя ещё не выбрал.

Не выбрал. Нет.

Я не уверен, когда сам решил всё для себя. О себе. Про себя. Когда я решил, что кличка птицы, которая в древних мифах и сказках – предвестник смерти, это то, что надо, хотя изначально даже не я её себе дал? Почему я пришёл к этому, к согласию? Что меня до этого довело? Кто спровоцировал такие сильные изменения в моей личности?

Кто-то выбирает одного-единственного человека, если вдруг задастся этим вопросом. Кто-то – общество, будь оно неладно. А кто-то выбирает самого себя.

Я выбрал – всю жизнь.

Забавно в этом, правда, то, что я на этот вопрос ответил не себе.

Я задавал его себе множество раз, а ответа не находилось. В те полузабытые для меня времена, которые будто бы были и происходили тысячу лет назад, он спросил меня:

«Кто тебя так изменил? Кто спровоцировал?»

Незнающий подумал бы сейчас о Хэллеборе. О его странной кличке, о которой он сам даже не догадывается.

Нет. Нет. Мои мысли скачут, бесятся в урагане и погибают, если я думаю без сигареты в руках.

Сейчас у меня её не было.

Потому воспоминания не хотели укладываться в один ряд.

Полезно иногда посходить с ума.

Думал я о другом. Времена, когда не было никаких Коулов, лицеев, даже чёртовой начавшей становиться реальностью «антиутопии», не побоюсь полностью раздеть и посмеяться над этим оголённым словом в своём подсознании.

Тогда было ничего не понятно.

Тогда был вопрос.

«Не заслужил?»

Чего не заслужил? Не буду томить самого себя. Это слово, правда, намного хуже «антиутопии». Оно такое мерзко-приторное, как если обычно ты пьёшь чай без сахара, а в гостях тебе насыпают аж три ложки. И тебе приходится пить. Потому что тогда ты ещё относительно понимаешь, зачем тебе притворяться перед другими хорошим.

Пытаться.

Пытаться делать это.

Так что за слово-то? Счастье.

Да, чёртово, сладковато-солнечное, как жаркий летний день, когда наше светило ещё было целым, раздражающе обжигающее кожу словечко.

В моём понимании вот что это такое – «счастье».

Теперь.

А когда-то я думал о нём скорее как о море. Как о тихом лесу в четыре утра.

Не важно.