Ложь.

Не умеют такие, как Коул. Те, кто легко болтает о простом, повседневном или о том, что им интересно, – вроде науки, но когда дело доходит до разговоров по душам… Нет. Лучше даже не пытаться. Только нервы. Нервы тратишь на этих детишек, не научившихся понимать не только других, но и себя.

– Не надо.

Он встал, задвинул стул и ушёл к себе.

Вот так просто.

Ушёл.

Стульчик подвинул.

И всё.

Я какое-то время смотрел на задвинутый стул. В голове было пусто. А потом, когда вдруг пришло осознание, что он тупо убежал от меня, я встал с кровати, сам прошёл на половину комнаты Коула, где он уже сидел и пялился в свои чертежи, приблизился к нему, дотронулся одной рукой до его горла, затем второй и сдавил. Он схватил меня за запястья и начал задыхаться. В глазах у меня потемнело.

Дальше всё происходило ужасно медленно. Хэллебор никак не хотел умирать, пытался вырваться, ударить. Медленно. Очень медленно. Я видел его волчий взгляд и то, как он не может спастись от простого ворона. Который может выклевать тебе глаза. Чувствовал пульсирующую вену на его шее под своими пальцами. Жизнь. Течёт. Переливается.

И, разумеется, конечна. Но с нами ли? С людьми в этом лицее?

Совпадения.

Именно в этот момент Аарон Мейерхольд и Генри Лаллукка решили зайти к нам в комнату за ещё одной пачкой сигарет, именно чёртов Аарон оттащил меня от задыхающегося Коула, именно Генри растерянно рылся в своём рюкзаке в поисках ингалятора, ведь тот всегда у него есть, так как Лаллукка страдает от астмы.

Чёртовой. Астмы. Совпадения.

Или же вселенная ненавидит меня.

Аарон прижимает меня к себе, больно и крепко держа за запястья: не вырваться, не пнуть. Я пытаюсь отдышаться, будто душили не Коула, а меня самого.

Генри, школьник с крашеными, но уже несколько выцветшими красными кучерявыми волосами, помогает Хэллебору получить порцию воздуха.

Начали они, чёрт возьми, делать карманные ингаляторы, в которые можно как вливать нужное астматику лекарство, так и опустошать прибор с целью помочь пациенту получить нужную порцию воздуха. Например, если оказался в горящем здании.

Грёбаные учёные.

Я перестаю дёргаться, слушая, как размеренно стучит сердце Аарона, который абсолютно спокойно стоит и смотрит на меня, не ослабляя хватки. Всё вообще было как-то спокойно и медленно. Слишком. Только не для Коула.

Аарон молчит. Или… нет.

Только теперь, когда кровь перестает стучать в ушах, я слышу его тихий шёпот:

– Не надо. Не надо.

Я вспоминаю, из-за чего так сильно взбесился.

«Не надо».

Им не совсем понятно, что произошло.

Не прошу отпустить меня. Знаю, что не отпустит, пока этого не разрешит сам Коул.

Смотрю на соседа. А он – на меня, хоть и обращается к Генри, рассыпаясь в благодарностях за помощь.

Смотрю. Сверлю. Душу. Взглядом. Насколько это было возможным.

Он трёт горло. Ему больно. В звериных глазах море страха. Его загнали в угол. Волка поймали. Волка потрепали за уши.

Генри заботливо придерживает его за плечи и что-то без умолку тараторит, говорит и говорит, испуганно и в панике. Теперь Аарон произносит «не надо» громче и не мне.

– Не надо, Генри. Успокойся сам. Вечно ты психуешь в таких ситуациях. Пора бы уже привыкнуть. – Финн забавно шмыгает носом и отвечает:

– Но, А-арон! – он раздражающе растягивал первые буквы имени своего брата. – Он же… чуть его не убил! – уже обращается ко мне. – Ты просто чудовище. Хуже Вейдера! Хуже Джоффри! Позор какой, надо рассказать учителям…

– Нет, – прерывает его Аарон. Он держит меня слабее, но я всё ещё не пытаюсь вырваться. Мейерхольд намного выше, я рядом с ним, как кошка возле тибетского мастифа.

И раздумываю над словами Генри. Такие древние картины вспомнил…

Аарон продолжает:

– Не лезь в чужие дела.

– Но он же его чуть не…

– Я тоже убивал тебя, – Аарону, видимо, скрывать нечего. – Было приятно.

– Ну спасибо! – Генри шумно выдыхает, и у него смешно краснеют уши. – Просто ужас… Да, ладно, это ваше дело. Ваше дело.

У него дурацкие браслеты на руках и исцарапанная кожа. Я присматриваюсь и замечаю шрамы, выглядывающие из-под джемпера. У Аарона такие же. Я знал.

Коул молчит. Наконец он смотрит на Мейерхольда. Всё ещё трёт шею.

– Отпусти его.

Аарон не переспрашивает. Он освобождает меня из захвата, и я опускаю руки, демонстративно растирая запястья, пускай и не нуждаюсь в этом. Хэллебор смотрит на меня. Я пытаюсь улыбнуться в ответ. Хотя бы гадко. Не чтобы утешить. Чтобы напомнить. Чтобы молчал.

Но вместо этого я делаю другое.

Подхожу. Он отступает назад с каждым моим шагом вперёд. Хлопаю соседа по плечу и опускаю голову.

– Извини, Коэлло, – он чуть дрожит. – Не знаю, что на меня нашло.

Я поднимаю глаза. Так, чтобы моё лицо видел только он.

И улыбаюсь.

Не гаденько. Обычно. Обычная улыбка. Вымученная, может быть. Но улыбка.

Улыбаюсь ему.

Он смотрит мне в глаза.

Всё понял.

– Ничего, – подумав, добавляет: – С тебя бутылка сока из аппарата в столовой.

Я киваю.

Генри облегчённо вздыхает.

Аарон наблюдает.

Я отпускаю его плечо. Возвращаюсь к своему столу. Достаю пачку сигарет из ящика. И отдаю их Мейерхольду.

Бесплатно.

Он молча наблюдает за мной. Не спрашивает, нужны ли мне деньги.

Умён. Я это вижу. Он тоже видит меня.

Потому берёт. Тянет Генри за рукав, и тот что-то ещё лопочет вслед, упоминая снова каких-то древних персонажей из древних историй, и после его ор стихает вдали.

Я закрываю за ними дверь.

Раздумываю.

Захожу в тень. Смотрю в сторону, на Коула. Он стоит у себя. Потирает шею. Смотрит мне под ноги. После хмурится. Бросает в лицо:

– Ты полный псих.

Я соглашаюсь. Молча.

Псих. Да.

– А ты слабак.

Достаю до темноты рукой. Прячусь в неё. Таю в её ледяной пустоте. Прохожу внутрь.

Комната исчезает. Коул исчезает. Лицей исчезает.

Всё отправляется в пекло.

Создаю в голове образ. Точнее, воссоздаю.

Руки чешутся. Но я думаю только об образе места.