Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Короткий зимний день быстро стушевался. Под елками затихли моторы самолётов. Лётчики ушли с аэродрома. Разводящий расставил секреты, и сумерки перешли в ночь.
А Суханов всё стоял и смотрел на бледную полоску зари.
Наконец охрана велела ему уйти. Моторист машинально побрел прочь. Ноги привели его в гнездо, где обычно ночью стоял его самолёт. Здесь всё напоминало о пропавшем. Прислонённые к живым деревьям, стояли срубленные ёлки, которыми Суханов маскировал самолёт, в стороне лежал стёганый капот для зачехления мотора и колодки из-под колёс, словно ночные туфли самолёта. Проталины от горячего масла темнели на снегу. А на сугробе была нарисована рожа, и под ней начерчено: «Суханыч». Это рисунок Саши.
Суханову стало нестерпимо грустно в этом осиротевшем гнезде, и он побрёл в бревенчатую избу, где ночевали лётчики.
В этот вечер лётчикам не спалось.
Странно всё это произошло. Вылет был самым обычным. Целый час носились, никого не встретив ни в воздухе, ни на земле. Наконец, разыскали небольшой эшелон, затаившийся в выемке между скал. Все вагоны были окрашены под скалы, засыпанные снегом. Но всё-таки различили их и начали бомбить. Стали разбегаться солдаты. А когда эшелон был уничтожен и Муразанов собрал всех лётчиков в строй, Горюнов летел на своём месте, во втором звене. Потом он почему-то отстал и скользнул вниз, как замёрзшая на лету птица. Похоже, что у него сдал мотор.
И тут все вспомнили неразговорчивого, неповоротливого моториста, от которого больше, чем от вражеских пуль, зависела жизнь Горюнова.
Когда вошёл Суханов с блуждающим взглядом, с красными пятнами на лице, все невольно подумали: «Может, он виноват, недосмотрел за машиной?»
Суханов стал расспрашивать о Горюнове. Ему отвечали неохотно и односложно, и он ушёл.
Жизнь словно не хотела мириться с потерей молодого и весёлого Горюнова. Она напоминала о нём многими неоконченными делами.
Вот в жильё лётчиков пришёл письмоносец. Это был самый желанный человек. Лётчики жадно расхватали письма, но общая радость сразу исчезла, когда письмоносец спросил:
— А где Саша?
Его невинный вопрос показался глупой и оскорбительной выходкой. Лётчики промолчали. Письмоносец смутился и вышел, положив на кровать Горюнова два письма и телеграмму.
Потом пришёл сапожник и стал раздавать подшитые унты, зачиненные меховые перчатки. Он принёс высокие кожаные сапоги, на которых Горюнов попросил набить медные подковки, найденные Сухановым в сарае.
Сапожник постучал подковками и сказал:
— В два века не износить. А где ж хозяин?
Могло показаться, что этих людей кто-то нарочно подсылает, чтобы терзать лётчиков.
Пришёл Муразанов. Не глядя на товарищей, он быстро забрал письма и телеграмму с кровати Горюнова, задвинул под неё сапоги и увернул лампу, приказав всем спать.
Суханов провёл эту ночь, не сомкнув глаз. Ему никто и не намекнул, что Сашу могла погубить какая-то неисправность в моторе, — эта мысль закралась в душу сама. Суханов гнал её прочь. Он множество раз вспоминал, как проверил, опробовал мотор перед вылетом, как осмотрел всю машину, обратил внимание на каждый трос, как пролезали его пальцы в теснины ледяного металла, пробуя зазоры прерывателя магнето. Нет, не может быть, чтобы Саша погиб из-за его оплошности. И всё же сомнение терзало душу.
Как отверженный, бродил Суханов и, наконец, вышел к штабному блиндажу, где у стонущих проводов бодрствовали связисты. Его не прогнали. Суханов уселся в сторонке. Неожиданно по телеграфному аппарату пришла весть о Горюнове. Сейчас же телеграфист перевел её подошедшему начальнику штаба.
«Азия» сообщала «Ястребу», что в таком-то квадрате совершил вынужденную посадку самолёт. На хвостовом оперении — № 3. Пилот признаков жизни не подаёт. Самолёт находится на открытом простреливаемом пространстве между позициями, ближе к противнику. Подойти невозможно. Целесообразно уничтожить артогнём…
— Постойте, — сказал начальник штаба. — Суханов, — позвал он, — прочтите.
Моторист прочел.
— При каких обстоятельствах бывают такие посадки?
— Возможно, вышел бензин…
— Или отказал мотор?
— Товарищ капитан, разрешите отправиться к самолёту, я проверю! — сказал Суханов.
Начальник штаба пристально посмотрел на моториста.
— Хорошо, товарищ старшина, — сказал он, — включим вас в аварийную команду… Возможно, удастся эвакуировать машину с поля боя, и тогда разъяснится, по чьей вине произошла вынужденная посадка.
— Так точно, — машинально сказал Суханов, стараясь ещё раз представить себе, что случилось с Горюновым. Почему отказал мотор? Жив ли Саша?
«Азии» было сообщено, что к указанному квадрату выезжает аварийная бригада.
В команду эту подобрались своего рода любители, народ бойкий, видавший виды: инженеры и техники, специалисты по моторам, по всем видам крылатых машин, и отчаянные разведчики, имевшие при себе лыжи и белые халаты зимой, маскировочные комбинезоны летом.
Получив приказ, команда собралась с быстротой пожарников.
Суханов едва успел вскочить в кузов видавшего виды грузовичка. Он много слышал о приключениях «аварийщиков», как их прозвали мотористы, но никого из них не знал. Вначале ехали молча. Потом закурили. Потом разговорились.
— Плохое твоё дело, — сказал, затягиваясь папироской и освещая свои обвисшие рыжие усы, один из солдат, — ясно, по неисправности сел самолёт… Твоя вина.
— Отчего ж, а может, какая пробоина… Или какая другая причина, от него независимая, — тут же возразил ему другой солдат.
На душе Суханова было так тяжело, что и передать нельзя. Безучастно посматривал он на дрожащий свет ракет, обозначавших передовую, не отворачивая лица от встречного ветра.
Опытный шофёр осторожно провёл грузовичок к передовым позициям и остановился в овражке, недалеко от командного блиндажа.
Караульный проводил Суханова к пехотному командиру. Офицер внимательно прочитал записку начальника штаба, подсвечивая себе карманным фонариком, и усмехнулся:
— Легко сказать — эвакуировать самолёт. А вы знаете, где он уселся? На ничьей земле. Среди минных полей. И местность — ну просто гиблая… Да, впрочем, пойдёмте, сами увидите.
Командир подвёл моториста к переднему краю позиций. Суханов вместе с ним поднялся в наблюдательное гнездо, устроенное на дереве, и увидел чистое, гладкое пространство замёрзшего озера. Несколько островов, покрытых елками. А на том берегу озера — лесистую высоту, занятую противником.
— Внутри высоты — крепость, — шептал ему командир на ухо. — Из глубоких амбразур в нашу сторону направлены пушки… Вся местность вокруг простреливается… И надо же ему было в таком месте сесть… Ничья земля, — указал командир на замёрзшее озеро, — с островов уползли даже мыши.
Суханов присмотрелся и вздрогнул:
— Самолёт!
На льду озера как на ладони сидел самолёт, слегка накренившись в одну сторону, словно озябший снегирь. Его тень лежала рядом с ним тёмным крестом.
Всё вокруг было залито сильным лунным светом. Снег сиял и переливался синими огоньками.
Среди этой спокойной глади выделялись какие-то угловатые бугорки.
— А это