— Можно? — и, не дожидаясь ответа, цапает бутерброд.

Потом открывает рот, вгрызается в наш бутерброд, и бутерброд исчезает в этом рту буквально на глазах. Если честно, его очень жалко. Я имею в виду бутерброд. Слопав бутерброд, человечек утирает рот грязным рукавом и приветливо улыбается.

— Редко, но метко, — говорит Мурка.

Это она о количестве зубов у человечка во рту и о меткости укуса. Зубы у него действительно удивительные. Они расположены в шахматном порядке: один нижний, один верхний, опять нижний и опять верхний. В принципе, для жизни это очень удобно. В такой позиции зубы никогда не стукаются друг о дружку, потому что просто не встречаются во рту. К тому же, если закрыть рот, они сцепляются, как зубчики на застежке-молнии. Если бы человечек был красным партизаном на допросе у фашистов, такие зубы ему бы очень пригодились. Расцепить их решительно невозможно.

И вот человечек улыбается нам этими своими эксклюзивными корешками, и до нас докатывается волна густого перегара.

— Чинзано, — принюхавшись, констатирует Мышка. — Напиток богов.

Ей, конечно, виднее. Алкогольные эксперименты Джигита натренировали ее нос на любую гадость.

— Ну, Чинзано так Чинзано, — соглашается покладистая Мурка. — Как поживаете, товарищ Чинзано?

Чинзано ничего не отвечает. Он аккуратно снимает порыжевшие залатанные башмаки, обнаруживая под ними носки второй свежести с изрядными прорехами, любовно разглядывает свои грязные большие пальцы, потом подтягивает коленки к кругленькому животику, кладет голову Мышке на колени и собирается соснуть. Мышкино лицо расплывается в умильной улыбке. Мышка млеет. В Мышке просыпается материнский инстинкт. А материнский инстинкт Мышки может добить кого угодно. Внутренне Мышка уже взяла шефство над Чинзано, взяла на себя ответственность за его дальнейшую судьбу и готова предоставить ему полный боекомплект заботы и опеки. Она начинает баюкать Чинзано и даже напевает что-то омерзительно умилительное вроде «Спи, мой бэби, спи, родной!». Это верный знак того, что живым Чинзано от Мыши не уйдет. Но Чинзано еще не подозревает о том, что его ждет. Он мирно посапывает. Видно, ему снятся приятные сны. Мышка ласково почесывает его за ушком.

Мурка мрачно смотрит на эту идиллию.

— Как ты думаешь, — спрашивает она меня, — он к нам надолго прилепился?

— Не знаю, Мур, — честно отвечаю я. — Все зависит от того, как он перенесет Мышкино вмешательство в его личную жизнь. Может, и сразу отвалит.

Но Мурка смотрит на вещи не так оптимистично, как я.

— Сразу не отвалит, — убежденно говорит она. — От бесплатных бутербродов еще никто никогда не отваливал.

— Бутерброды кончились, — напоминаю я ей.

Мурка смотрит на меня как на идиотку.

— Мопс, ты что, не поняла? Мышь уже взяла его на содержание. Теперь она будет поставлять ему не только бутерброды, но и диетический супчик, и котлетки, и черт его знает что. Он такой несча-а-стный! Он так плохо пита-а-ается! Ему так нужны витами-и-инчики! — выпевает она ноющим голосом, подражая Мышкиному писку.

Между тем мы подъезжаем к какой-то станции. Чинзано открывает мутные глазки и спускает ножки на пол. Он снова любовно разглядывает свои грязные большие пальцы, торчащие сквозь дыры в носках — видимо, у него привычка такая, не начинать новое дело, не полюбовавшись на большие пальцы, — так вот, разглядев большие пальцы, он натягивает башмаки и встает. Поезд дергается и тормозит. Чинзано тоже дергается и падает прямо на Мышку. Мышка кокетливо пищит. Смотреть на это невыносимо.

— Пардон! — с достоинством произносит Чинзано. — Я сейчас! — И выходит.

— Что? Что он сказал? — Мышка явно психует. От волнения у нее даже подергивается щека. Она боится, что Чинзано ее бросил. — Он вернется?

— Вернется, вернется, — успокаиваю я ее. — Сказал, что сейчас.

— Точно? Точно сказал «сейчас»? — вибрирует Мышка.

— Точно, точно. Иди посмотри, вон он чешет.

Мышка подбегает к окну. Чинзано неуклюже переваливается через пути. Мышка стучит кулачком по стеклу. Чинзано оборачивается.

— Кьянти! Граппа! Гор-ба-чьофф! — кричит он и почему-то поднимает вверх два пальца в виде буквы «V». Вроде как виктория. То есть победа.

— Ленин! Партия! Ком-со-мол! — кричит в ответ находчивая Мышка.

— Он немножко перепутал, — мрачно комментирует Мурка. — Граппа и Горбачев — две вещи несовместные. И потом, при чем тут виктория? Кого он собрался побеждать? Зеленого змия?

— Может, наоборот? Зеленый змий должен победить его, и он предчувствует эту неизбежную победу? — предполагаю я.

Мурка кивает. Мышка злится.

— Вам лишь бы высмеять человеческие слабости! — сварливо говорит она. — Недобрые вы! Противные! — и отворачивается к окну.

Чинзано не появляется. Он не появляется через пять минут. Он не появляется через десять минут. Через двенадцать минут он тоже не появляется. Мышка нервно барабанит пальцами по стеклу. Поезд вздыхает и трогается. Чинзано нет. Мышка мечется по купе. Если честно, мне ее ужасно жалко. Только собралась взять реванш за нашу с Муркой насыщенную личную жизнь, и такой облом. Поезд набирает ход. Вокзальные двери с грохотом распахиваются, и Чинзано вырывается на волю. В руках у него пять бутылок кьянти, три граппы, две мартини и здоровенный кувшин домашнего вина, как кукишем, заткнутый тряпицей. Чинзано машет руками и припускает за поездом. Бутылки стукаются друг о друга и жалобно звенят. Чинзано спотыкается и падает, высоко держа руки над головой, чтобы не разбить драгоценную ношу. Мышка на грани истерики.

— Где? Где? — верещит она, выскакивая в коридор.

Мы выскакиваем за ней.

— Что где, Мыша?

— Где подъемный кран?

Мурка крутит пальцем у виска.

— Немедленная госпитализация, — горячо шепчет она в мое ухо. — Только не перечь. Сумасшедшим не перечат. Может, обойдешься экскаватором, а, Мышенька? — ласково спрашивает она.

Мышка дико вращает глазами.

— Издеваешься, да? — верещит она. — Где эта штука, которой останавливают поезда?

— А, стоп-кран. Так бы сразу и сказала! — облегченно вздыхает Мурка. — Вон он.

Мышка бросается на стоп-кран, как Александр Матросов на амбразуру. Она виснет на нем всем своим тощим тельцем, имеющим вес пера, но стоп-кран не реагирует на ее усилия. Стоп-кран остается недвижим. Мышка так мала, что иногда на нее не реагируют даже лифты. Просто не хотят ехать. Тогда ей приходится ждать, когда в лифт войдет кто-нибудь еще. Вот и сейчас. Мышка всем тельцем виснет на стоп-кране, даже ножки отрывает от пола, но он не подает признаков жизни. Тогда Мурка отодвигает ее недрогнувшей рукой, хватается за стоп-кран, осуществляет короткий мощный рывок — и стоп-кран благополучно остается у нее в руке. Поезд между тем покидает гостеприимный вокзал. Наш приятель Чинзано стремится стать воспоминанием. Мышь захлебывается слезами.