Фёдор затих, его тело закостенело. В правый глаз воткнулась какая-то сухая былинка и причиняла дополнительную боль. Не вынуть, не сдуть. Остается одно: терпеть, только терпеть. В рот набилась сухая горькая пыль, а по верхней губе к носу пробирался какой-то наглый земляной мураш с явным намерением устроиться в ноздре на постоянное местожительство. Этого ещё не хватало. Что за очередной лазутчик, пособник неприятеля? В носу и груди стал скапливаться чихательный спазматический сгусток, который удержать под контролем не представлялось возможным. Всё, надо действовать. Медлить больше нельзя. Как говорится: или грудь в крестах, или голова в кустах.

Старшему лейтенанту даже почудилось, что со стороны леса, где залег его отряд, донесся чей-то сдавленный шёпот: «Бекетов убит, Бекетов убит». Фёдор резко перевернулся на спину и, не поднимая головы, наугад, руководствуясь только одной интуицией, открыл огонь из своего автомата.

– А-а-а-а-а, – указательный палец правой руки смял курок ППШ, вдавив его в спусковую скобу. Пули свинцовым жалящим роем понеслись в направлении злосчастной лесосеки, где засели немцы. Автомат судорожно дёргался и метался в руках, веером разбрасывая по сторонам свою смертоносную начинку. Наконец стрельба стихла. Со стороны перелеска послышался глухой звук падения, как будто кто-то сверху уронил железный лом. Затем с глухим стоном, обламывая сучья, на землю грохнулось что-то очень грузное. Один раз, потом другой, и всё затихло. Не слышалось ни шороха, ни восклицания, ни ответных выстрелов. Выждав минуту, старший лейтенант присел, чтобы обозначить своё местонахождение. Пожалуй, в такой ситуации этот рискованный шаг оставался единственной возможностью проверить присутствие других немцев – вызвать огонь на себя. Тоскливо, бесконечно долго потекли секунды ожидания. Тихо. Везде тихо. Бекетов поднял руку, давая знак отряду, что можно выдвигаться.

Первым к нему подбежал Сашка Панкратов:

– Ну как ты, Фёдор, жив, ранен?

– Да вот, нога пробита, но кажется, кость цела. А где Корж? Подошёл со своими ребятами?

– Здесь они, все здесь. А ты молодец, пра-слово. Двоих снайперов не глядя завалил. Все видели. Весь отряд выручил. Сам-то идти сможешь?

– Думаю, смогу. Мне бы ногу чем-то перевязать. Кровью вся брючина пропиталась. Ты вот что, Александр, переводи всех людей в этот перелесок и, если обстановка на шоссе позволяет, то давайте мелкими группами пересекайте его.

– А ты как же? – лейтенант обеспокоено взглянул на своего товарища.

– Ну и я вслед. Гордеич, у тебя есть чем перетянуть рану? – ординарец достал из своих скрытых в вещмешке запасов длинный кожаный шнурок и начал перевязывать своему командиру ногу пониже колена.

– Вот что, Фёдор Терентич, – в голосе ординарца прозвучали неподдельные уважительные нотки. – Давай мне свой автомат и поклажу. Я их понесу. А теперь дай-ка я помогу тебе подняться. Ну что, на ногу ступить можешь? Ну вот и хорошо. Даже почти не хромаешь. В том лесочке я тебе костыль из ветки сооружу, а там, глядишь, вдвоем и до своих доберемся. Уже недалече.

Адъютант, как заботливая сиделка, ещё что-то участливое говорил и хлопотал вокруг своего лейтенанта.

Последние километры, как водится, оказались самыми трудными. В этих местах земля насквозь пропиталась водой и хлюпала при каждом шаге, стремясь просочиться за край голенища. Иногда попадались низменные участки, от которых поднимался удушающий сладковато-ядовитый запах разлагающейся человеческой плоти, уже смешавшейся с торфяной залежью, струившейся между редкими низкорослыми берёзками, стволы которых ещё хранили незажившие раны былых сражений. От него было не укрыться, не спрятаться, и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы дышать только одним ртом, а не носом. Между выпуклых кочек, покрытых пушистым зеленым мхом и кружевной белесой паутиной, периодически попадались синеватые пятна голубики и перезревшей медовой морошки. Рука невольно тянулась к ним. Хотелось на ходу забрать в горсть ягодное лесное богатство и ощутить во рту кисло-сладкий вкус янтарных ягод. И в оторопи останавливалась, не решаясь сорвать их, от понимания, на какой плодородной и чем удобренной почве взросли они. Порой сапоги бойцов в поисках надежной опоры натыкались на непонятные черные брёвна и выдавливали из затхлой жижи чьи-то ноги и головы, которые опознать было уже невозможно. Кто это: немцы или, скорее всего, наши? Мёртвые прокладывали дорогу к спасению живым.

«Вперёд, ребята, – будто шептали они сквозь заросшую изумрудной ряской болотную тину. – Надо прорваться к своим, пройти немецкие заслоны. Там, за ними долгожданный отдых, баня, нормальная еда. Там не будет больше голода и бесконечных испытаний. Там вы придёте в себя, отмоете грязь и копоть, подлечите раны, наберётесь сил и потом вернётесь, чтобы отомстить за нас. А мы здесь пока полежим. Мы будем ждать. Удачи вам, братья».

Десантники, как могли, ускоряли шаг, чтобы пройти эту обитель смерти, и только болотные ирисы грустно смотрели им вслед и кивали поникшими увядающими бутонами с желтыми сморщенными лепестками, будто желали им доброго пути.

На стремительно темнеющем небосклоне одна за другой вспыхивали яркие звезды. Фёдор периодически поднимал вверх голову и почти молился: только бы не поднялся сильный ветер и не нагнал караваны туч, которые закроют луну, единственный надёжный прожектор, указывавший, как нить Ариадны, десантному батальону направление к избавлению от тягот и лишений. Простреленная нога почти притерпелась к мукам ходьбы и лишь изредка напоминала о себе резкими болевыми уколами в область то стопы, то бедра. Тогда колени непроизвольно подгибались, и он почти осаживался на землю. Ординарец Гордеич, видя неловкие движения командира, старался находиться поближе к старшему лейтенанту, чтобы успеть подхватить его под руки и не дать завалиться в какой-нибудь некстати подвернувшийся бочажок, наполненный стылой водой.

С каждым пройденным километром со стороны ставшего окончательно черным горизонта всё явственнее начали доноситься громовые раскаты артиллерийских залпов, а небо всё ярче подсвечивалось всполохами огня, трассирующими росчерками пулеметных очередей и фейерверками беспрестанно взлетающих осветительных ракет.

Впереди их поджидала последняя черта, отделявшая разведчиков от жизни. Когда до линии соприкосновения с противником оставалось километра два, над колонной взлетели три разноцветные ракеты, посылая весточку тем, кто их с нетерпением ждал на той стороне. Одновременно прозвучала команда рассыпаться и двигаться к нашим позициям самостоятельно, разбившись на мелкие группы. К этому моменту стало ясно, что немцы успели подготовиться к подходу десантников. Не миновала наших бойцов печальная участь, называемая утечкой информации. Где-то нечаянно засветились они, обозначили для неприятеля свои намерения: или на маршруте движения, или в последних радиограммах Центру, перехваченных противником, но факт оставался фактом, и что-либо изменить и внести спасительные коррективы в свои действия уже не представлялось возможным. К месту ожидаемого прорыва советской части был переброшен охранный батальон окружной жандармерии и выставлены танки, которые были развёрнуты в сторону бегущих им навстречу красноармейцев.