Однако есть одно ограничение, которое никакое животное не может обойти. Чтобы размножение приносило пользу, необходимо избегать близкородственного скрещивания. У обезьян природа решает этот вопрос с помощью миграции самок: юные самки уходят, оставляя в родной группе всех родственных самцов: братьев как по матери, так и по отцу. Никто не предполагает, что у человекообразных обезьян или, в принципе, у любых других животных есть представление о вредных эффектах инбридинга. Миграционные тенденции являются результатом естественного отбора: на протяжении эволюционной истории самки, переходившие в другую группу, производили на свет более здоровое потомство, чем остававшиеся в родной.

Самок бонобо не изгоняет их группа и не похищают самцы из соседних групп. Они просто становятся бродягами, все больше времени держась на периферии группы, разрывая связи с матерями. Они входят в состояние сексуальной апатии – несомненно, странное для бонобо. Так они избегают секса с близкородственными самцами. Молодые самки уходят из родной группы в возрасте примерно семи лет – тогда у них впервые происходит набухание гениталий. С таким паспортом они начинают странствовать, заходя в соседние группы, прежде чем обосноваться в какой-нибудь из них. И тогда внезапно их сексуальность расцветает. Они занимаются генитальным трением со старшими самками и спариваются с новыми самцами, встреченными в чужедальних лесах. Теперь у них появляются регулярные, почти постоянные набухания, которые увеличиваются в объемах с каждым циклом, пока не достигнут взрослого размера – приблизительно к десяти годам. Первого детеныша юные самки обычно рожают в 13–14 лет.

У самцов ситуация кардинально иная. Вклад в потомство, выражаясь на ужасном научном жаргоне, «асимметричен» у двух полов. Самец тратит небольшой сгусток спермы, которой у него много. Самка же, наоборот, отдает одну-единственную яйцеклетку, которая, будучи оплодотворенной, приводит к восьмимесячной беременности, требующей огромного количества дополнительной пищи. За этим следует около пяти лет кормления грудью, требующего еще больше пищи. Если бы все эти усилия были потрачены на детенышей болезненных или увечных, получившихся от близкородственного скрещивания, цена была бы непомерной. Самец теряет гораздо меньше. Поскольку сестры самца и другие самки, с которыми он может быть в родстве, уже ушли или уходят, риск инбридинга минимален. Он может случиться только с собственной матерью, и нет ничего удивительного в том, что это единственная комбинация партнеров, отсутствующая в обществе бонобо. Когда сын мал, младше двух лет, мать может иногда тереться о него при сексуальном возбуждении, но вскоре она прекращает это делать. Раз уж с матерью не везет, самцы ищут секса с другими самками. Самки с набуханиями зачастую удовлетворяют желание этих маленьких донжуанов, соблазняющих их раскинутыми ногами и поигрыванием пенисом. Но когда юнцы достигают пубертатного периода, взрослые самцы начинают смотреть на них как на соперников и оттеснять на периферию бродящей в поисках пищи группы. Лишь много лет спустя молодежь будет готова занять свое место в иерархии. К тому времени их старшие сестры уже уйдут, и это гарантирует, что выросшие самцы оплодотворят только неродственных им самок.

Меня всегда привлекали птицы и рыбы, поэтому даже сейчас в моих офисах и лабораториях есть аквариумы, приглядывать за которыми я иногда прошу своих студентов. Они приходят ко мне, желая изучать приматов, а я сваливаю на них рыб! Это часть их образования. Поднаторевшие в антропоцентрических дисциплинах, таких как психология и антропология, они смеются над идеей, что скользкие животные, находящиеся внизу эволюционной лестницы, могут представлять какой бы то ни было интерес. Но рыбы могут многому нас научить. Как и у любого существа на земле, стремление к размножению лежит в самой основе их существования.

Одна маленькая рыбка из огромного тропического аквариума, встроенного в стену моего дома, произвела на меня глубочайшее впечатление. Живя вместе с другими рыбами, большими и маленькими, самец и самка крибенсисов начали ухаживания. Крибенсисы – один из образующих постоянные пары видов цихлид – семейства рыб, известного родительской заботой о потомстве. В период ухаживания брюхо самки стало темно-бордовым, словно спелая вишня, и у обоих партнеров на хвостах и боковых плавниках отросла яркая оранжево-золотистая бахрома. Они трепетали и плясали целыми днями и вместе гоняли остальных крибенсисов. Как обычно, самец преследовал самцов, а самка – самок. Парочка облюбовала уголок аквариума с густой растительностью. Брюхо самки начало раздуваться. Я не обращал на них особого внимания, потому что рыбы, пытающиеся размножаться в аквариуме с огромным количеством других рыб, обычно теряют потомство из-за всех этих прожорливых едоков вокруг. Так что я удивился, в один прекрасный день обнаружив, что самец охраняет мальков.

Не знаю, что случилось с его спутницей. Возможно, в своем рвении содержать уголок в порядке он ее прогнал. Отцовская забота широко распространена у цихлид, а этот самец был истинным Давидом, сражающимся против нескольких Голиафов, не подпуская к малькам рыб в шесть раз длинней его самого и в сотни раз тяжелее. Он компенсировал свои размеры, теребя, бодая и в конце концов прогоняя любую рыбу, подплывавшую слишком близко. После изгнания нарушителя границ самец возвращался к сборищу плавающих крошек и принимал особую позу ближе ко дну, побуждающую всех его детей собираться плотной группкой прямо под ним. Однако со временем мальки стали более предприимчивыми, отчего согнать их в кучу становилось все труднее и труднее. Другие рыбы пытались поглядеть поближе на эти плавающие закуски, а отец трудился без отдыха. Не думаю, чтобы он что-то ел в этот период, и, вероятно, был совершенно изможден. Через четыре недели доблестных усилий бедняга умер. Из здорового яркоокрашенного самца он превратился в бледный плавающий трупик, который я вытащил из аквариума. Тем не менее его потомство выросло достаточно сильным, чтобы выжить, и в итоге у меня оказалось около 25 крибенсисов, многих из которых я потом раздал.

Хотя жизнь этого самца окончилась преждевременно, она была успешной: он размножился. С биологической точки зрения производство потомства стоит всех этих неимоверных трудов. Его отпрыски унаследуют такую же склонность прилагать усилия к сохранению потомства, что в итоге приведет к целому циклу успешных размножений. Естественный отбор отсеивает тех, кто относится к этой задаче слишком легко или же избегает риска: такие индивиды не внесут в следующее поколение много генов. Мой самец крибенсиса явно получил свои гены от длинной линии героических отцов и дедов и добросовестно продолжил эту традицию.

Я рассказал эту историю о рыбах, чтобы подчеркнуть: то, что делаем мы или бонобо в своих сообществах, по своей глубинной сути не отличается от того, что делают все животные. В наше время, конечно, люди ограничивают размер семьи – у многих вообще нет детей, но 6 млрд человеческих существ в этом мире не стали бы тем, кем они являются, если бы размножение не занимало центральное место в нашей эволюции. Все до единого человеческие качества унаследованы от предков, которым удалось передать свои гены. Единственное, в чем наша эволюционная картина отличается от таковой у рыб, – мы размножаемся гораздо более сложным образом. Мы живем группами, мы растим и кормим своих детей многие годы, даем им образование, стремимся получить статус и привилегии ради них, сражаемся в войнах, противостоим инбридингу, передаем по наследству собственность и так далее. Для рыб, возможно, выживание после окончания репродуктивного периода не имеет особенного смысла, но это важная часть наших социальных взаимоотношений и это объясняет такой любопытный феномен, как менопауза – особый способ природы освободить старших женщин, чтобы те помогали заботиться о детях своих детей. Человеческое общество устроено гораздо сложнее, чем у рыб, и несколько более сложно, чем у других приматов, поэтому людям пришлось развить мощный разум, чтобы переиграть тех, кто нас окружает. Но в своей глубинной основе мы остаемся индивидами, стремящимися максимально полно быть представленными генетически в последующих поколениях.