Шимпанзе меньше нас по размерам. Стоя на всех четырех конечностях, они достают нам только до колена, и потому люди неправильно оценивают их силу. Можно увидеть, насколько шимпанзе сильны, когда они без усилий взбираются на дерево с голым стволом. Такой силовой подвиг не повторить ни одному человеку. Было установлено, что тянущее усилие руки у самца шимпанзе в пять раз больше, чем у молодого атлета-человека, а поскольку шимпанзе дерутся всеми четырьмя «руками», их невозможно победить. И это действительно так, даже если не давать им кусаться, как делал как-то встреченный мною человек, который выступал вместе с шимпанзе на карнавалах. Каждый мачо был готов побороться с обезьяной, думая, что это будет детской забавой. Но даже здоровяки со сложением профессионального борца обнаруживали, что невозможно справиться с такой обезьяной.

Неудивительно, что я старался уважительно держаться подальше от шимпанзе, проносящихся мимо меня по лесу, вздыбив шерсть и сотрясая мелкие деревца на бегу. Они делали это не для того, чтобы произвести на меня впечатление, а просто ссорясь между собой. Ничего особенно неприятного со мной не случилось – по сравнению со стычками, наблюдавшимися между разными группами. Самцы регулярно ходят патрулировать границу. Они идут группой, иногда вместе с самками, на периферию своей территории – идут тихо, цепочкой, прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся с той стороны. Они могут залезть на дерево и час или дольше озирать оттуда окрестности и прислушиваться. При этом они старательно соблюдают тишину. Если детеныш, идущий вместе с матерью, вдруг начнет хныкать, его могут приструнить. Во время патрулирования все на взводе. Сломавшийся прутик или внезапный топот бегущей кустарниковой свиньи заставляет всех нервно ухмыляться и искать успокоения в прикосновениях и объятиях друг у друга. Патрулирующие шимпанзе расслабляются только после возвращения туда, где безопасно, в глубь своих территорий, перекрикиваясь и барабаня по всему, что подвернется, чтобы сбросить напряжение.

Учитывая то, как шимпанзе из разных групп обходятся друг с другом, я бы на их месте тоже нервничал. Самцы убивают других самцов из чужой группы, нападая на отдельных особей и действуя при этом весьма скоординированно: они подкрадываются, загоняют и быстро одолевают жертву, которую так яростно бьют и кусают, что бедняга обычно умирает на месте – в любом случае у него не остается никаких шансов выжить. Исследователям довелось непосредственно наблюдать несколько таких внезапных атак, но по большей части свидетельства этих событий представляют собой страшные находки в лесу. На некоторых территориях, где проводились исследования, трупы не были обнаружены, однако из группы один за другим исчезали здоровые самцы, пока не оставалось ни одного.

В Махали-Маунтинс Нисида наблюдал за такими пограничными патрулями и жестокими нападениями на самцов из чужих групп. Он полагает, что все самцы одной из групп были постепенно уничтожены соседними самцами в течение 12 лет. Затем победители захватили освободившуюся территорию и самок на ней. Нет сомнений в том, что шимпанзе – ксенофобы. В одной из попыток переселить шимпанзе из неволи обратно в лес местные шимпанзе повели себя настолько агрессивно и злобно, что проект пришлось свернуть.

Поскольку территории у каждой из групп шимпанзе огромные, увидеть агрессивные столкновения между соседями получается редко. Однако те несколько раз, когда их наблюдали, не позволяют усомниться в том, что мы имеем дело с намеренным, целенаправленным убийством, иными словами, «умышленным убийством». Понимая, насколько неоднозначно будет звучать такое заявление, Джейн Гудолл задавала себе вопрос, откуда берется ощущение преднамеренности. Разве убийство не может быть всего лишь побочным эффектом агрессии? И сама же ответила: нападающие демонстрировали уровень координации и жестокости, не наблюдавшийся при агрессивных проявлениях внутри группы. Шимпанзе обращались с врагом, словно с добычей, будто он принадлежал к другому виду. Один из нападающих мог удерживать жертву (сидя на ее голове и держа за ноги), а другие изо всех сил били. Они выкручивали конечности, вырывали трахею и ногти, буквально пили льющуюся из ран кровь и обычно не останавливались, пока жертва не переставала шевелиться. Есть отчеты о том, как нападавшие возвращались на то же место несколько недель спустя, словно желая посмотреть на результаты своих усилий.

Как ни прискорбно, это ужасающее поведение не слишком отличается от поведения людей. Как и шимпанзе, мы привычно дегуманизируем наших врагов, относясь к ним как к низшим, по сравнению с представителями нашего вида, существам. В первые недели войны в Ираке меня поразило интервью с американским летчиком, который с энтузиазмом рассказывал, что, будучи ребенком, он следил за войной в Персидском заливе и был совершенно заворожен точечными бомбардировками. Он не мог поверить, что сам теперь использует еще более сложные и умные бомбы. Для него вся война заключалась в технологиях – она была как компьютерная игра, в которую ему наконец-то позволили поиграть. Мысль о том, что происходило с людьми на другой стороне, кажется, даже не приходила ему в голову; вероятно, именно этого и добиваются военные. Ведь, как только вы начинаете видеть в своем враге человека, все начинает распадаться.

Мышление в стиле «мы-против-них» дается нам исключительно легко. В одном психологическом эксперименте людей случайным образом разделили на две группы – «синие» и «зеленые», распределив между ними разноцветные нагрудные значки, ручки и блокноты. Все, что им нужно было сделать, – это оценить презентации друг друга. Им больше всего понравились презентации людей, относящихся к тому же «цвету», что и они сами. В более сложном эксперименте по конструированию групповой идентичности студентам назначили роли охранников и заключенных, предложив поиграть в тюрьму. Им нужно было провести вместе две недели в подвале Стэнфордского университета. Однако через шесть дней эксперимент пришлось прекратить, потому что «охранники» становились все более наглыми, агрессивными и жестокими, а «заключенные» начали бунтовать. Неужели студенты забыли, что это всего лишь эксперимент и их роли назначались по броску монетки?

Стэнфордский тюремный эксперимент получил широкую известность, когда выплыла на свет история о пытках американскими офицерами заключенных в тюрьме города Абу-Грейб, расположенного недалеко от Багдада. Американские охранники применяли разнообразные пытки, в том числе надевали глухой мешок на голову или подключали электрические провода к гениталиям узников. Некоторые средства массовой информации США пытались представить эти действия как «розыгрыши», но в Абу-Грейб погибли десятки заключенных. Помимо того что там наблюдалось поразительное сходство в жестокости и сексуальном подтексте со Стэнфордским тюремным экспериментом, охранники и заключенные в Абу-Грейб еще и принадлежали к разным расам, религиям и говорили на разных языках. Из-за этого охранникам было еще проще дегуманизировать врагов. Дженис Карпински, генерал, командовавшая бригадой военной полиции в этой тюрьме, сказала, что ей было приказано обращаться с заключенными «как с собаками». На одной из ужасающих фотографий из этой тюрьмы офицер-женщина действительно тащит раздетого узника по полу за поводок, прицепленный к ошейнику на его шее.

Группа «своих» всегда находит повод считать себя лучше других. Самым вопиющим историческим примером является, разумеется, создание Адольфом Гитлером образа «чужих». Существование группы «чужих», изображаемой как низшая по отношению к людям, повышает солидарность и самооценку группы «своих». Этот фокус стар как само человечество, но его психология, вероятно, даже старше, чем наш вид. Кроме простой идентификации с группой, широко распространенной среди животных, у нас с шимпанзе есть еще две другие особенности. Первая, как мы уже видели, – это презрение к «чужим» до степени дегуманизации (или «дешимпанизации»). Пропасть между «своими» и «чужими» настолько огромна, что агрессия распадается на две категории: одна, сдерживаемая и ритуализированная, – внутри группы, а другая, всепоглощающая, безосновательная и беспощадная, – между группами.