— Такое свойство у сдержанных натур. Если их прорвет, их уже не остановишь.

Я на мгновение заколебался, а потом выпалил:

— Так какие чувства ты испытываешь по отношению к Хлое?

Он сдержал удивление, и лицо его приняло непроницаемое выражение, но смятение все равно читалось в его взгляде.

— А что бы тебе хотелось, чтобы я испытывал. Это подруга, друг. Очень хорошо к ней отношусь. Даже если время от времени она меня нервирует.

— И это все? — настырно поинтересовался я.

— Это все, — ответил он, стараясь выдержать мой пристальный взгляд.

— Ладно, я пошел.

— Будь здоров, друг. И сделай мне приятное: добей до конца эту свою историю.

— Тебе того же! — ответил я.

Мы на секунду замолчали, точно обменивались негласной информацией, которую все равно не смогли бы выразить словами.

По сути дела, таинственно свалившиеся с неба деньги не столько беспокоили меня, сколько мне мешали. Мне-то хотелось целиком погрузиться в любовные переживания, а квитанция на столе ежесекундно напоминала о по-прежнему нерешенной финансовой ситуации и таким образом возвращала в повседневную реальность, к ее заботам. Эти деньги не давали мне беззаботно грезить о встрече и предаваться воспоминаниям о прекрасной чтице.

— Чем ты так расстроен, мой мальчик? — спросил меня мсье Гилель этим же утром.

— Что, извините? С чего вы решили?

— С того, что уже полчаса ты складываешь книги на этой полке, хотя они давно лежат правильно.

— Прошу прощения. Книготорговец из меня никудышный.

— Позволь с тобой не согласиться. У тебя достаточно чувствительности и деликатности, чтобы правильно прикасаться к книгам, ты способен понять их истинную ценность, правильно разъяснять их смысл. Ну… по крайней мере для моего магазина. Ясно, другие книготорговцы, для которых главное — прибыль, отправили бы тебя в отставку, не успей ты глазом моргнуть.

— У меня неприятности.

— С деньгами?

— Да, в какой-то мере.

— Тебе одолжить еще сколько-нибудь? — ласково спросил он меня.

— Нет, я не для того говорил о своих финансовых проблемах, чтобы попросить у вас денег, — объяснил я.

— Но ты вполне можешь это сделать. Я приму это как некий знак уважения. Иногда деньги могут связывать людей. Знаешь ли ты, что знаменитая книга, о которой я тебе говорил, рассказывает о том, что человек живет до тех пор, покуда еще нужен и полезен каким-нибудь достойным людям. А я уже старик, значит, дав в долг тебе денег… ну, скажем, на десять лет, я могу рассчитывать, что еще несколько годков протяну, — пошутил он.

Он добродушно осклабился, обнажив желтые зубы. Я любил этого человека, мне нравилось все, что он делает, что говорит. Захотелось обнять его, прижать к себе, сказать, что он проживет еще долго-долго.

— Ну, для этого я еще должен быть достойным человеком.

— Ох, ну я в том уверен!

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, но суть не только в этом.

Я поведал ему об истории с почтовым переводом. Он выслушал меня очень внимательно.

— Странно вообще-то. Может, правда в природе существуют тайные благотворители. Мне они ни разу не попадались. Но кто-то их наверняка встречал. Но в любом случае есть от чего обеспокоиться…

— Сначала я решил было не обращать внимания и поверить в ошибку. Но теперь очевидно, что тот или та, кто посылает мне эти деньги, знаком с моей ситуацией, сумел как-то обнаружить номер моего счета, знает, где я живу… Есть в этом настойчивом желании анонимно дать мне денег нечто извращенное, а?

— Ну, оставь паранойю старым евреям вроде меня. Может, это твой старинный читатель. Такую вероятность ты не мог себе представить? Ты даровал ему счастье, вот он тебя и благодарит таким образом.

— Анонимно?

— На свете много всяких чудаков.

— Но я уже давно ничего не пишу! Почему тогда читатель прислал мне деньги именно сейчас?

— Говоря так, ты оцениваешь книгу как продукт: срок изготовления, срок хранения, и на свалку, и забыли. Таким образом, ты отрицаешь сам принцип нашего книжного собрания. Ведь ты сам знаешь, что книги не вписываются в линейную концепцию времени. Флобер, Анри де Монтерлан, Золя, Дюма, Толстой и многие другие до сих пор обращаются к современным людям. Дайте книгу Даля ребенку или «Маленького принца» тоскующей девочке-подростку, и они решат, что он написан лично для них, буквально только что. Речь идет, возможно, о читателе, который только что открыл для себя твой роман. И был так потрясен, что решил отблагодарить тебя.

— Не забывайте, что я пишу под псевдонимом. Мне кажется маловероятным, что читателю или читательнице удалось бы разузнать мое настоящее имя.

— Да, я тоже мало в это верю, — смиренно признался он.

— И человек, которым движут добрые чувства, наверняка после первого моего отказа или прекратил бы дальнейшие попытки, или попытался объяснить свой поступок.

— Очевидно, — кивнул мсье Гилель. — Так что ты собираешься делать с этими деньгами?

— Я уже отослал их назад на то почтовое отделение.

— О господи! Я сделал бы то же самое, — признался он. — Этот поступок не поможет тебе расплатиться с долгами, но зато совесть будет чиста и не о чем голову ломать. Сколько ты им там должен?

— Ну, не знаю… Квартплата за несколько месяцев и друзьям по сколько-то… Точно не помню.

— Позволь-ка мне выручить тебя еще разок, — уверенным тоном сказал он.

— Об этом речи быть не может! — возмутился я. — Вы заставляете меня пожалеть, что я обратился к вам. И вы уже и так поступили весьма благородно.

— Одолжив тебе денег? Чушь какая! Благородство — это когда просто так дают. Как этот таинственный благодетель.

— Если это благодетель…

— Я в любом случае хотел повысить тебе зарплату! Так что вот…

— Повысить мне зарплату? За качество моей работы, что ли? Или я вам поднял процент продаж? — усмехнулся я. — Нет, только потому, что я внушаю вам жалость и сочувствие.

Он пожал плечами.

— Оставь красивые слова и сильные чувства на тот момент, когда соблаговолишь вновь начать писать.

— И речи быть не может, я не согласен, — упорствовал я.

— А мне и не нужно твое согласие.

— Вы не имеете права повысить мне зарплату помимо моей воли!

Он расхохотался.

— Ладно, можешь подать жалобу в Инспекцию по охране труда.

— Но… у вас нет средств, чтобы платить мне больше.

— Ты напрасно умаляешь мои финансовые возможности, — жизнерадостно бросил он. — Я играю на бирже. И с тобой сейчас я поступаю ровно по тому же принципу.