– Похоже, тебе нравится новая сводная сестрица, – обратилась Катерина к Мег. Девушка вспыхнула и склонила голову. – Я рада. Елизавета славная девочка, хотя отец ее не жалует. Завтра ее отправят назад в ее замок. – Услышав это, Мег сникла. – Правда, я хочу его уговорить, чтобы он чаще вызывал ее ко двору. Ей в радость быть здесь вместе с близкими. А может быть, ты приедешь к ней погостить.

– Я бы с радостью, – сказала Мег, подавляя зевоту.

– Устала? – пожалела Мег сестрица Анна.

Она кивнула и спросила:

– Где я сегодня буду спать?

– Наверное, в комнате фрейлин, с остальными девушками, – ответила Анна.

– Нет! – весело возразила Катерина. – Пусть остается здесь. В конце концов, сегодня я в этой кровати спать не буду! – Она усмехнулась.

– А я как же? – озаботилась Дот. – Где мне спать?

– Ты будешь спать в приемной, – ответила сестрица Анна. – Там, правда, сквозняки, но можно затопить камин. Оттуда ты услышишь, если королева позвонит. Я оставлю тебе вот это. – Она показала сестре маленький серебряный колокольчик. Он звенит, как тот колокол, что они слышали в часовне, когда, как принято считать, хлеб превращался в тело Христово.

Они накинули черный атласный халат на ее красивую шелковую ночную сорочку, над которой Мег трудилась не одну неделю, расшивая ее мелкими цветочками. Сестрица Анна дала ей ароматический шарик из лаванды и апельсинового масла. Катерина поднесла шарик к лицу, вздохнула и сказала:

– Я готова.

Она направилась к двери, но внезапно обернулась, допила вино из кубка и бросила его на пол. Он с грохотом ударился о деревянную панель. Затем королева вышла из комнаты. Сестрица Анна и Мег последовали за ней с несчастным видом, словно плакальщицы на похоронах. Они должны проводить Катерину до супружеской опочивальни.

Дот поменяла белье на широкой кровати под балдахином, она побрызгала простыни душистой водой и накрыла их шелковыми одеялами и подушками, недавно вышитыми переплетенными инициалами новобрачных короля и королевы.

Дрожа, она начала прибирать комнату; подняла с пола кубок. На стенной панели осталось пятно от красного вина. Кубок сильно помялся, и один драгоценный камень треснул. Дот положила грязное белье в корзину, собрала кубки и блюда, погасила свечи, вдыхая церковный запах воска. Восковые свечи пахнут гораздо приятнее сальных, которые жгут внизу; те свечи шипят, дымят и воняют. Она взяла кувшин с грязной водой, в другой руке удерживая тарелки и распахивая дверь ногой. Мимо по коридору проходил королевский паж.

– Прошу прощения, – пробормотала она и добавила: – Сэр… – Мальчишка лет на пять моложе нее, но она должна относиться к нему с почтением, ведь он сын какого-нибудь рыцаря, не меньше, раз служит самому королю!

– В чем дело? – Мальчишка не скрывал досады. Он смотрел на Дот так, словно она – грязь на подошве его туфли.

– Не знаю, что делать… – Она протянула ему помятый кубок.

– Твоя работа? – Он выхватил кубок, осмотрел его.

– Нет, сэр, это вышло случайно. Королева…

– Значит, ты хочешь, чтобы королева взяла на себя вину за твою неловкость! – резко произнес паж, глядя поверх нее, как будто боялся заразиться от нее чем-нибудь неприятным, если встретится с ней взглядом.

– Нет, я вовсе не…

– Я слышал, уж за тебя-то она заступится, что бы ты ни сделала. – Он провел пальцем по ободу кубка. – Интересно, почему? – И он ушел, бросив ей через плечо: – Мне придется отнести его лорду камергеру. Он не обрадуется! – напоследок добавил: – Берегись, я с тебя глаз не спущу!

Дот поняла, что ей придется держаться подальше от этого мальчишки. Здесь, при дворе, все ведут себя ненормально, и Дот сразу поняла: здесь можно нажить врагов, даже не догадываясь об этом.

На кухне королевы было темно и тепло. Пахло жареным мясом; к приятным запахам примешивалась вонь из ведра, куда сваливают объедки для свиней. От этого месива ее мутило. На столе стояли жалкие остатки сахарного галеона, похожие на скелет; двое поварят отламывали от него кусочки. Кухонные работники доедали за придворными, пили вино, смеялись и шутили. Среди них и Бетти, но Дот скользнула мимо, надеясь, что ее не заметят. Здесь ее не считают своей. Хотя она такая же прислуга, как они, никто, кроме Бетти, не пробовал с ней подружиться. Бетти же рада всем, кто готов слушать ее болтовню.

Дот составила тарелки на стол с грязной посудой и вылила воду из кувшина в желоб. Краем глаза она видела Уильяма Сэвиджа. Он сидел за столом и что-то писал на бумаге при свече. Сердце у нее екнуло.

– Эй, ты! – позвал он, и Дот обернулась, чтобы посмотреть, кого он окликает, но за ее спиной никого не было.

– Я? – спросила она.

– Да, ты. – Он расплылся в широкой улыбке.

Дот сделалось нехорошо. Может, он над ней смеется? А что, если у нее лицо в саже или что похуже? Она заметила, что один передний зуб у него чуть скошен, отчего его лицо кажется ей еще милее. Ей хочется смотреть на него не отрываясь, но она не смеет и потому смотрит на свои руки, жалея, что они не маленькие и красивые, как у леди, а огромные, распухшие.

– Как тебя зовут? – спросил Уильям Сэвидж.

– Дороти Фонтен, – еле слышно ответила Дот: от волнения у нее сел голос.

– Подойди поближе, я ничего не слышу.

Волоча ноги, Дот подошла к нему и чуть громче повторила свое имя.

– Дороти – красивое имя, – сказал он. – Как у сказочных героинь… Леди Дороти ждет своего рыцаря. – Дот была готова обидеться: он что, дразнит ее? Но он уже не улыбался и смотрел на нее так, что Дот захотелось провалиться сквозь пол.

– Все называют меня просто Дот.

Он усмехнулся, отчего Дот показалась себе маленькой и глупой. Она не понимала, отчего он смеется, и продолжала смотреть на свои сжатые руки.

– А я Уильям Сэвидж.

– Уильям Сэвидж, – повторила она, как будто слышала его имя в первый раз.

– Ты ведь служишь у королевы, верно?

– Да, – ответила Дот, быстро взглядывая на него и снова принимаясь рассматривать свои ногти.

– Ты, наверное, сейчас скажешь, что должна вернуться в ее покои?

Дот кивнула.

– Тогда иди, а то она по тебе соскучится. – Уильям Сэвидж снова склонился над бумагами. Направляясь к лестнице, Дот слышала скрип пера.

Она взбежала по ступенькам, задыхаясь. В груди у нее образовался ком, как будто там сбивали масло. Она схватила свой тюфяк и вынесла в приемную – скорее, отгороженный закут в коридоре. Разостлала тюфяк в углу, куда доходило тепло от камина. Легла, обхватив себя руками, и представила, будто ее обнимают его руки. В голове сами собой возникли разные картины: его скошенный зуб, пальцы, испачканные чернилами, его голос… Ему понравилось ее имя. Он сказал, что оно красивое.