Мистер Левин заводит песню сначала еще раз:

– Я буду повторять эту мелодию до тех пор, пока не начнут двигаться все.

Одно дело – вертеться и кружиться в почти безлюдном парке с Рейчел, но совсем другое – начать трястись и прыгать на школьной территории перед своим психологом и наставником и одноклассниками, пусть даже в чем-то провинившимися и проходящими теперь «исправительные работы». В этот миг моя мечта о «Девчатах» дрогнула, потому что на просмотре претендентов на это место все будет гораздо сложнее. Это означает, что там будут сидеть и Хизер Алперн, и все ее старшины, включая Кэролайн Лашемп, и они будут смотреть на меня. Если для меня проблема перешагнуть через потенциальное унижение сейчас, то как я в дальнейшем смогу выступать в костюме от имени всей школы?

Но вот только… если бы не эта песня! Она такая… И тут я осознаю, что начинаю притоптывать ногой в такт музыке и при этом еще подергивать головой. «Нет, – думаю я, – Либби, ты не можешь…» Но вот только эта песня… Боже мой! Я чувствую, как бедра принялись понемногу двигаться. Нет, нет, нет. Только не это!

Но я живая. И я здесь.

Никто из нас не знает, сколько времени нам отведено. И никому не гарантирован завтрашний день. Я могу умереть прямо сейчас и прямо здесь.

Все может закончиться в один миг.

Она проснулась, как будто это был самый обыкновенный день, так же, как и я, так же, как и папа. Мы все думали, что нас ждет самый обыкновенный день. Никто и не знал, что мы проснулись и встретили самый ужасный день в своей жизни. А если бы мы знали, то что бы мы сделали? Может быть, ухватились бы за нее крепко-крепко и попытались задержать ее здесь, с нами?

Песня заводится с начала. Кешон кричит:

– Давай же, Либби. Проклятие!

А что бы ожидала от меня сейчас мама? Если бы она видела меня, то что бы сказала?

И тут неожиданно Джек Масселин начинает безумную пляску. Кешон и Наташа танцуют что-то совсем заурядное, а мистер Левин дрыгает ногами во все стороны, как будто это он – Хизер Алперн, бывший член группы «Рокет». Даже скромница Мэдди отчаянно трясет плечами.

Стой спокойно. Пережди эту песню. Не смей делать этого, Либби.

Но я уже чувствую, что мое тело одерживает верх над головой, а дальше происходит вот что. Танец уже внутри меня. И вот в одну секунду я подключаюсь: размахиваю руками, трясу попой, и волосы мои то вздымаются, то снова опускаются. Я слегка подпрыгиваю, и когда понимаю, что пол в спортивном зале не проваливается, прыгаю сильнее.

Джек тоже начинает прыгать, а я, не останавливаясь, выхожу из штопора и перемещаюсь в безумный вихрь. Джек кричит:

– Как называется этот танец?

Я сообщаю ему первое название, которое приходит мне в голову:

– Карусель!

Я кружусь и кружусь, и вот уже мистер Левин тоже начинает кружиться, и Джек тоже кружится, и все остальные присоединяются к нам, так же как и разноцветные огни, пока весь зал не переворачивается кверху дном.

Хизер Алперн все еще находится в своем кабинете.

– Ты ведь Либби, да? – говорит она. Голос у нее теплый и мягкий, как мед.

– Я слышала, что Терри Коллинс переезжает, и подумала о том, что, наверное, на ее место будет проходить конкурс в «Девчат». – Я до сих пор раскрасневшаяся и наэлектризованная после танцев. Мне хочется забраться к ней на стол и выступить прямо сейчас и именно здесь, но вместо этого я просто передаю ей свое заявление.

– Спасибо тебе большое за это. – Она улыбается, и мне приходится отвернуться, потому что уж очень она милая. – На следующей неделе я объявлю, когда будет проходить просмотр.

На улице собирается дождь. Парковочная площадка пуста, а папы еще нет, поэтому я встаю у стены школьного здания, где не промокну, хотя мне меньше всего хочется стоять вот тут, прижавшись к стенке, как будто я пятиклассница Либби Страут, изгнанная с игровой площадки. Через минуту ко мне подъезжает странного вида колымага, чем-то напоминающая джип. Потом водительское окошко опускается, и Джек Масселин произносит:

– Тебя подвезти куда-нибудь?

– Нет.

– Может быть, хотя бы переждешь тут?

– Да все нормально.

Но тут небо раскалывается пополам и вниз потоком льется вода. Я бегу к машине, он распахивает дверцу, и я, по возможности грациозно, забираюсь внутрь, а это неизбежно означает, что я скольжу и спотыкаюсь, и кроссовки скрипят на коврике, а волосы налипают на лицо. Я захлопываю дверцу, и вот я тут, задыхающаяся и огромная, промокшая до нитки, на переднем сиденье «Ленд Ровера», принадлежащего Джеку Масселину. Я понимаю, что с меня капает. Капает с волос, рук, джинсов. Это один из тех случаев, когда я особенно болезненно ощущаю, как много места занимаю.

– Миленькая тачка, – говорю я. Салон тут жженного красно-оранжевого цвета, а так все довольно примитивное и старое. Хотя ясно одно: я нахожусь в тачке клевого парня. – Кажется, именно на таких разъезжают на сафари.

– Спасибо.

– Это грузовичок? Или легковушка? Как она точно называется?

– Как насчет самой говенной тачки во всем Амосе?

– Да ладно тебе.

Джек

Я включаю обогреватель, и стекла начинают запотевать.

Она говорит:

– Я думала, все уже разъехались.

– Я действительно собирался домой, но увидел, как ты выходишь на улицу. Подумал, что, может быть, тебя нужно куда-нибудь подвезти или хотя бы спрятать от дождя.

– Папа обычно не опаздывает. – Она достает телефон, проверяет его, и я замечаю тревогу у нее в глазах, хотя она пытается проморгать ее, чтобы я ничего не увидел. – Он сейчас будет здесь.

Мы сидим и наблюдаем за дождем. Стекла запотели, тихо играет музыка. Если бы это была Кэролайн, мы бы уже целовались.

И тут я думаю, а почему бы мне не замутить с Либби Страут.

Какого черта?!

Я говорю себе: это же та самая девчонка, которую у тебя на глазах вытаскивали из дома с помощью подъемного крана!

А потом я снова думаю о том, как бы мне с ней замутить.

Прекрати думать о том, как замутить с Либби Страут.

Я говорю:

– Можно тебя кое о чем спросить? Если бы у тебя появилась возможность сдать анализы, чтобы понять, есть ли у тебя заболевание, которое было у твоей мамы, ты бы стала этим заниматься?

Она чуть склоняет голову набок и принимается изучать приборную доску.

– После того как она умерла, отец отвел меня к неврологу. Он сказал: «Можно провести целую серию проверок, чтобы выяснить, если ли у тебя в мозгу аневризмы. А если есть, то имеется возможность справиться с ними, чтобы они перестали представлять собой серьезную проблему. Правда, нет гарантии, что абсолютно все они будут поддаваться лечению». Мы с папой отправились домой и обсудили эту тему. Я тогда была еще маленькой, чтобы понять все до конца, поэтому решение принимал именно он.