– Ух ты, какой сентиментальный нашелся.

Он смеется, потирая рукой подбородок.

– Несомненно.

– Все нормально. – Шарф заглушает мой голос. Я сжимаю в руке магнитик. Глупо, конечно, но я не могу не подумать: «Она его держала. Часть ее по-прежнему здесь». – Я рада, что ты его взял.

Вот с него-то все и началось.

– Либби Страут. – Его глаза и лицо становятся серьезными. По-моему, я его никогда таким серьезным не видела. – Тебя хотят.

И тут он стягивает с моего лица шарф.

Он обнимает лицо руками, нежно и бережно, словно оно – редкий драгоценный камень.

И целует меня.

Это лучший поцелуй в моей жизни, что, как я понимаю, ни о чем особо не говорит. Но это один из тех поцелуев, от которых безбрежно распахивается мир, который я сравниваю с любыми поцелуями, случившимися или предстоящими всем и везде. Он словно дышит за меня, или, может, мы дышим друг за друга, и я сливаюсь с ним, а он со мной, так что мои руки и ноги уже не мои, кости медленно тают, а вслед за ними мышцы и кожа, пока не остается одно электричество. Туманно-серое утреннее небо превращается в ночной небосвод, и звезды повсюду, так близко, что мне кажется, я их и вправду соберу, отнесу домой, а потом стану носить в волосах.

Я не знаю, кто первым отстраняется – может, я, может, он. Но мы стоим, соприкасаясь лбами, за что я благодарна, потому что частичка меня внутренне кричит: «Господи, это Джек Масселин!» Страха во мне нет, но я почти в недоумении, потому что знаю этого парня с той стороны, с которой его не знает никто, а он знает меня.

В конце концов, мы поднимаем головы, наши взгляды стремятся вверх и находят друг друга, и мне не нужно гадать, какой он меня видит, потому что я вижу себя там, отражающейся в его зрачках, словно он и вправду запечатлел меня и носит с собой.

– Уф! – поизносит он и выдыхает, словно все это время не дышал.

– Да. – Я стараюсь казаться смешной, потому что этот мир все еще нов для меня и я ищу в нем свой путь, а потому говорю: – В том смысле, что земля не дрогнула. – Голос у меня дрожит, самую чуточку.

Но штука в том, что она дрогнула. Еще как. Она стряхнула с себя всю мишуру.

Мы делаем это. Это происходит. Мы встречаемся и меняем миры, его и мой.

Мое тело с головы до пят – одно нервное окончание. Все в нем живет и даже больше. Сердце мое раскрывается, словно сердце дочери Рапачини, Беатриче, когда она встречает юного Джованни, забредшего в сад. Стоя там, я почти чувствую, как оно раскрывается – лепесток за лепестком, удар за ударом.

Джек

– Я люблю тебя, – говорю я.

– Я тебя тоже, – отзывается она и смеется. – Похоже на шизу. В смысле, что тебя.

– Знаю. И какого черта?

Она прикрывает рукой рот, но глаза у нее сияют. Я думаю о поросшем травой поле летним днем. Я думаю о солнце, от которого становится тепло.

Под серо-синим небом я беру ее за руку – и я дома.