Так, значит, все-таки сам переодел. Боже. Ладно, я сделаю вид, что ничего в этом такого нет. Подумаешь.

– Ясно, спасибо, – говорю снова, начиная переминаться с ноги на ногу. И что мне теперь делать без одежды? Опять брать Маринину? Кстати…

– А где Марина? – задаю вопрос.

– Она ночевала у подружки, я как раз отвёз ее и ехал обратно, когда встретил тебя. Сегодня у неё пары, будет только часам к трём.

Так, ясно, мой позор останется таковым только перед Гордеевым.

– Я тогда, наверное, подожду в комнате, пока одежда высохнет, – произношу, пряча взгляд.

– Прими душ, в шкафу в ванной есть полотенца. И не затягивай, завтрак скоро будет готов.

Даже не нахожу, что сказать, молча иду в сторону ванной. Может, мне все это снится? Или у меня алкогольная кома, в которой мне видится вот такое…

Я закрываюсь в ванной, сушилка мерно крутит мою одежду. Стягиваю футболку, ловя своё отражение в большом зеркале. Гордеев вчера видел меня абсолютно голой!

Может, поэтому она такой добрый? Ага, а то он мало голых баб видел. Тем более, будем объективны, у меня не самая выдающаяся фигура, чтобы вызвать у мужчины восхищение. К тому же я была пьяная в стельку. Короче, не стоит тешить себя вот такими глупостями. Но что-то ведь повлияло на его настроение? Ещё вчера днём он метал гром и молнии, а сейчас такой заботливый и улыбчивый… Аж страшно.

Через пятнадцать минут я выхожу в кухню во все той же футболке на голое тело. Чувствую себя ещё более неловко, особенно когда Гордеев ставит передо мной тарелку с яичницей и помидорами и чашку кофе.

Сам садится с угла стола и начинает завтракать. Аккуратно беру вилку и, не поднимая глаз, ем.

– Откуда боевое ранение? – слышу вопрос, смотрю на него, мужчина указывает на лоб. Морщусь.

– Да так, с домом столкнулась.

Гордеев усмехается.

– Ни дня без приключений?

– Да за вчерашний их перебор, – ляпаю и тут же замираю, мужчина едва заметно хмурится, внимательно меня разглядывая. Как ни крути, но мы с ним вчера переспали! И что теперь: будем делать вид, что ничего не было? А ведь скорее всего.

Ну а на что я рассчитывала, собственно? Спасибо, что не бросил на дороге, позаботился… Вон даже завтраком накормил. Чего ещё требовать? Все остальное – это так… Мелочи производства.

Доедаю как раз под писк сушильной машины. Отлично.

– Спасибо, было вкусно, – говорю, вставая, чтобы уйти, но Роман Андреевич вдруг хватает меня за руку. Сердце тут же екает. Я замираю, глядя на мужчину.

– Что? – спрашиваю на выдохе почти шепотом. Гордеев проводит по моему телу медленным взглядом, от которого в пору ногам подкоситься, но они не успевают, потому что через мгновение рывком мужчина усаживает меня на себя.

Ошарашенно смотрю на него, вцепившись в голые плечи. Я сижу сверху, как и вчера, только вот одежды на нас гораздо меньше.

– Вы что делаете, Роман Андреевич? – спрашиваю с трудом. Его руки ныряют под футболку, и я сжимаю его плечи ещё сильнее, практически впиваясь в них ногтями.

– А что я делаю? – он задаёт этот вопрос низким голосом, от которого по телу бежит сладкая дрожь. Но это ещё полбеды, потому что его руки вытворяют сейчас такое, что впору сгореть от стыда. Только вместо стыда я почему-то крепче цепляюсь за его плечи, утыкаясь носом в шею.

Подаюсь мужчине навстречу, пока он доводит меня… боже, до чего он меня доводит! Разве такое возможно? Просто вот так, пальцами? Сознание путается, и я падаю в пучину неизведанного наслаждения, повисая на мужчине. Он плавно скользит руками вверх, стягивая с меня футболку. Я не могу и не хочу сопротивляться. Просто не понимаю, что вообще происходит. Футболка летит на пол, а Гордеев несет меня на руках в свою комнату. И все же, когда, избавившись от одежды, он оказывается на мне, спрашиваю, едва разлепив пересохшие губы:

– Почему? – на внимательный взгляд добавляю. – Почему вы… – и не могу договорить.

Мужчина, наклонившись, целует меня в шею, а потом говорит на ухо:

– Не могу больше бороться с собой.

Я не успеваю осмыслить эти слова, потому что Гордеев начинает меня целовать, а потом вообще все перестает иметь значение.

Теряется, меркнет, и остаёмся только мы с этим мужчиной, и наше единение тел, сумасшедшее, дразнящее, уносящее за край.

После мы лежим рядом, я тут же кутаюсь в простынь, служащую, видимо, покрывалом, Гордеев на это усмехается. Происходящее наконец начинает доходить до мозга: все это наяву. Мы с Гордеевым действительно занимались сексом! И прямо сейчас он лежит рядом со мной! Ничего не понимаю. Ещё вчера он был зол, выдвигал на мой счет отвратительные предположения, а сегодня совсем другой. Мягкий, заботливый, улыбается. Что в конце концов произошло, что он так себя ведёт? Я должна знать причину.

Сажусь на кровати, придерживая на груди простынь, кинув взгляд на обнаженного мужчину, смущённо отворачиваюсь. Снова усмехнувшись, Гордеев прикрывается углом простыни.

– Роман Андреевич, – произношу, все же взглянув на него, – я что-то вообще ничего не понимаю.

На этот раз он улыбается мягко, садится, кладя руки на колени. Тут же становится серьезным, и я напрягаюсь уже от этого. Просто не представляю, чего ещё ждать.

– Я должен извиниться перед тобой. То, что я тебе наговорил, отвратительно. Я действовал на эмоциях, неправильно истолковав факты. В любом случае с моей стороны это было непозволительное поведение, как бы ни обстояли дела. Прости меня, Аля, я был не прав.

Я хлопаю глазами, глядя на мужчину чуть ли не в изумлении.

– А… как вы поняли, что ваши выводы были неправильными?

Гордеев улыбается лукаво, а я чувствую подвох. Он тянет на себя простынь, пытаюсь сопротивляться, но, конечно, проигрываю. И когда мужчина снова оказывается сверху, обхватываю его руками и ногами. Ничего не могу поделать, это как инстинкт – схватить и не отпускать. Ещё вчера я даже подумать не могла о том, что такое возможно. Что Гордеев может быть таким нежным и ласковым, что может так хотеть меня… Меня!

Вот и сейчас он целует мою скулу, потом уголок губ, подбородок, шею, а я начинаю теряться в нежности этих касаний.

– Один момент я бы все же хотел прояснить, – он приподнимается, заглядывая мне в глаза, я снова напрягаюсь. – Что связывает тебя с ректором Андроповым?

Закусив губу, смотрю на Гордеева. Всё-таки я ничего не понимаю! Но решаю сказать правду.

– Он… Он мой отец.

Лицо мужчины надо видеть в этот момент. Мне кажется, мысль о любовнице ему и то проще далась. Нахмурившись, он разглядывает мое лицо, а потом его взгляд уходит в сторону. Я не знаю, какие мысли бродят у него в голове, но услышанное ему не нравится. Молчу, ожидая, что он заговорит сам. Проходит не меньше минуты, прежде чем Гордеев снова возвращается взглядом к моему лицу. Криво усмехается.