Кобылин проследовал по проторенному пути с ловкостью юнги – ведь недаром же нормативы по покиданию горящего танка он всегда выполнял на «отлично»! Все необходимые движения он знал на уровне спинного мозга и мог повторить даже с закрытыми глазами…

Чтобы видеть хоть что-то, Помор был вынужден распахнуть водительский люк.

Это было смертельно опасно. Но только так они сохраняли минимальные шансы прикрыться корпусом «ПТ-50». В противном случае их горящий, разваливающийся танк скорее всего слетел бы с дороги и перевернулся, похоронив под своей тушей майора и бравого мехвода.

Наконец они поравнялись со своим младшим плавающим собратом и Помор выкрикнул: «Можно прыгать!»

Не дождавшись ответа командира, он покинул машину.

Что же до Растова, он бы с радостью распростился с «Динго» еще несколько секунд назад, ведь башня с его стороны тоже прогорела до толщины консервной жести.

Но потерявший форму от перегрева люк наглухо заклинило. Теперь его можно было разве что вырезать – разумеется, промышленным автогеном.

Недоразмеренный клонский «Рахш», конструкторы которого экономили каждый литр заброневого пространства, чтобы сберечь каждый лишний килограмм бронезащиты, стал бы для Растова огненным саркофагом.

Но только не «Т-14» – просторный, как лимузин.

Под ногами Растова громоздились короба автомата заряжания, но справа от них оставался лаз к танковому днищу.

И там, внизу, зиял днищевой люк. Причем уже любезно отпертый искусственным интеллектом парсера, запрограммированным на создание всех условий для спасения экипажа.

В этот-то лаз и вывалился Растов, безостановочно матерясь.

Танк плавился, оползал наземь пластичными сгустками огня.

В укладке взорвался осколочно-фугасный снаряд…

Еще один…

А майор полз и полз под гудящим железом…

Он вдруг поймал себя на мысли, что вместо злого русского мата его глотка выплевывает одну и ту же команду: «Рота, огонь! Рота, огонь!»

– Рота, огонь!

Но ему никто ничего не отвечал.

Никто ничего не докладывал.

Никто даже не кричал. Как будто Растов остался последним человеком в Галактике.

Когда его черный шлем наконец показался из-под плазменных резаков на лобовой броне «Динго», его подхватил под мышки кстати подскочивший Помор.

– Где рота?! – выкрикнул в лицо Помору майор вместо «спасибо».

– Ведет бой!

– Результаты?!

– Какие результаты, товарищ майор?! Бежим скорее!!!

Благоразумие взяло верх над командирскими инстинктами, и Растов последовал за Помором.

За их спиной щедро рванул гидролеум на борту «Динго».

Взрывной волной мехвода и комроты швырнуло на землю и проволокло не менее пяти метров. Не будь на обоих гермокостюмов, вся их кожа осталась бы на придорожной щебенке.

Почувствовав прилив боевой ярости, Растов, как ванька-встанька, сразу же вскочил на ноги. И, резко обернувшись к морю, наконец-то ухватил ускользающую картину боя.

Плохо различимая за оранжево-черной стеной огня, его рота была еще жива и осыпала чоругов остатками боезапаса.

По колено в море стояли четыре шагающих танка.

Один из них медленно кренился, как смертельно раненный боец. Усиливая аналогию, из него толчками выплескивались и растекались над водой порции тяжелого багрового дыма – точно кровь.

Тот первый шагоход, с которым дуэлировал отважный Кобылин, тоже не производил впечатления жильца на белом свете. Он был изрешечен кучно легшими снарядами «Динго». Из развороченной конечности свешивались и бились в воздухе анакондами перебитые электромышцы. А в расколотой полусфере плазменно-пушечной башни Растов разглядел зловещее паучье шевеленье – похоже, там агонизировал раненый чоругский танкист.

Но еще две машины, увы, не выказывали явных признаков нокаута.

Раскачиваясь влево-вправо размашистыми маятниками, чтобы сбить наводку русским танкистам, шагоходы заливали их огневой рубеж смертоносной плазмой.

И, увы, они побеждали…

Взметнулась ввысь над огненным валом оторванная внутренним взрывом башня «тэ четырнадцатого» – и, страшно размахивая ушами раскрытых люков, рухнула на белый песок пляжа.

Другой танк – кажется, то была машина Ченцова – умелым маневром проскользнул между зубьев частой плазменной гребенки, но, не протянув и пятидесяти метров, остановился, весь в дыму.

Растов негодовал:

«Проклятье! Вывести роту из-под клонских бомб в первый день войны… Пройти всю войну героями, малой кровью, набить под сотню клонских танков… Лидировать наступление от плацдарма высадки до самого Стального Лабиринта… И потерять все, всю роту, за несколько минут в бою с какими-то бессмысленными раками!»

Ноги больше не держали майора, и он сел на землю.

Самым страшным было ощущение тотального бессилия.

Будь сейчас у майора хоть «тэ десятый», хоть колесная бронемашина, да пусть даже пращурский «Т-34» – он бы слился сейчас с тагильской броней в единое целое и осыпал бы чужаков снарядами, пока не переломал бы их проклятые механические ноги!.. А дальше – смерть? Что ж, пусть смерть!

Майор уже полностью свыкся с отсутствием связи. И потому, когда в его наушниках зазвучали напрочь лишенные интонации из-за скупого цифрового кодирования слова, он поначалу принял их за слуховую галлюцинацию:

– Здесь фрегат «Неустрашимый», Российская Директория. Здесь фрегат «Неустрашимый», повторяю: «Неустрашимый»! Вызываю наземные силы на пятьдесят втором километре Дошанской дороги! Вызываю…

При словах «наземные силы» Растов издал сдавленный смешок.

Фрегат тем временем продолжал:

– Наношу удар по группе шагающих чоругских танков ракетами «Хром». Прогнозируемый эквивалент импакта – двадцать килотонн!

Растов присвистнул. «Тяжело в учении – легко в очаге поражения», как шутили у них в Харьковской академии бронетанковых войск.

– Отводите технику. Занимайте укрытия. Даю отсчет по подлету… – продолжал «Неустрашимый».

– Капитан! – крикнул Растов. – Родной! Ты меня слышишь? Капитан!

На борту «Неустрашимого» его, конечно же, никто не слышал.

Вся радиопередающая аппаратура погибла вместе с танком, а мощности передатчика гермокостюма Растова для связи с орбитой не хватало.

В ответ неслись только цифры отсчета:

– Одиннадцать… десять… девять…

Помор, стоявший радом с Растовым и слышавший то же, что и он, крикнул:

– Товарищ майор, падаем!

Но Растов стоял, окаменев точно статуя Командора, и Помору пришлось неделикатно повалить майора на землю скверно проведенным приемом дзюдо.