Поначалу тайская еда вызывала у Растова страх. Какие-то печеные тараканы, диковинные блинчики, в которые завернуто что-то неизведанное, может даже, вообще неземное. Холодный суп на кокосовом молоке, в котором парят тщедушные креветки и дети-осьминожки. Хлеб, не похожий на хлеб…

Но затем Растов вспомнил счастливое детство, проведенное на островах Фиджи. И эти растянутые на долгие часы видения зеленого, золотого и аквамаринового в кружеве древесных теней примирили его с экзотическим рационом…

Вода оказалась абсолютно безвкусной и похожей на дистиллированную.

А кофе в пайки не положили вовсе. Пять пакетиков коричневой бурды с желудевым запахом – не в счет.

В целом паек можно было назвать бедным. Но не издевательским.

Помимо кофе, Растову мучительно хотелось пива.

Или водки.

Или в крайнем случае вина, которое он, как и его отец, не слишком жаловал.

Или уж в крайне-крайнем – какого-нибудь джин-тоника для подростков из малоимущих семей.

Он сам не понимал, в чем дело. Откуда столь внезапная тяга к алкоголю при отсутствии настроения, компании и повода?

Решение пришло в голову Растова само собой.

«В моей жизни было крайне мало досуга. И тот немногий досуг, что на мою долю все же выпадал, как правило, сопровождался алкоголем. А тут получается: досуг есть, хоть и вынужденный, а алкоголя – нет».

Поначалу он думал было попросить что-то высокоградусное у своих тюремщиков.

Но к нему никто не заходил.

Его пожеланий не спрашивал.

Жалоб не выслушивал.

Конечно, за ним наверняка велось неусыпное видеонаблюдение.

Но не станет же русский офицер унижать себя написанием слов «ДАЙТЕ ПИВА» при помощи тайского соуса на полу? На том же самом полу, где он, кстати, спит!

«Не слишком-то у них высокие стандарты для восхищенных четвертого ранга», – вздыхал Растов сердито.

Думать о том, по каким стандартам содержат Листова и Малат, ему было страшновато…

«Хорошо, если вообще за борт не выбросили».

Поскольку часы, планшет и оружие у него, конечно, отобрали, счет времени майор вел самостоятельно, как учила угрюмая академическая дисциплина «Выживание в экстремальных условиях и в плену».

Отмечал черточками промежутки времени, которые субъективно казались ему часами.

Условные часы складывались в условные сутки.

Сутки обозначались крестиками.

К началу четвертого крестика Растов в очередной раз включил иллюминатор.

– Доброе утро, макраны, – сказал он, чтобы не молчать (так тоже учило «Выживание»), хотя никаких макранов, ни голубого, ни красного, в иллюминаторе не было.

Вместо этого внизу коричневел аппетитной запеченной корочкой каравай некоего небесного тела.

За неделю, проведенную в системе Макран, Растов успел усвоить, что у Тэрты есть четыре луны – все безатмосферные, каменистые, стерильные, как хирургические перчатки.

Это, надо полагать, была одна из них. Вероятнее всего – спутник по имени Курд.

Но что, если нет? Мог ведь быть и крупный астероид наподобие Цереры из Солнечной системы?

Но рассуждения на отвлеченные астрономические темы быстро отступили на второй план, потому что в поле зрения майора появилось нечто.

Это «нечто» имело размеры, сопоставимые с тем самым аппетитным караваем гипотетического спутника Тэрты.

Впрочем, Растов быстро сообразил, что дело в разнице расстояний. Реально спутник Тэрты был, конечно, качественно больше. Но «нечто» все равно внушало: оно имело не то восемь, не то шесть километров в поперечнике, что сразу указывало на его вызывающе инопланетное происхождение. Ведь Растову было совершенно точно известно, что самый большой орбитальный объект Великорасы, завод «Абигайль», имеющий близкие габариты, находится не здесь, а в системе Лукреция. Да и выглядит он совершенно иначе.

Геометрически неведомое сооружение представляло собой замкнутый восьмиугольник со скругленными ребрами. В общем и целом оно напоминало прыжковые Х-ворота вроде тех, какие Растову пару раз случалось видеть в Тремезианском поясе во время службы на Кларе.

Однако те ворота были рассчитаны на проход максимум магистрального контейнеровоза и имели радиус метров двести.

Это же сногсшибательное инженерное сооружение могло запросто пропустить сквозь себя за раз штук десять построенных в шеренгу конкордианских суперлинкоров-авианосцев проекта «Ферван Махерзад»!

«Это что же получается? У клонов есть один «Ферван Махерзад», у Российской Директории – ни одного… А вот у чоругов, понимаешь ты, есть потребность в Х-воротах, рассчитанных на пропуск объектов величиной с астероид?! – с затаенным ужасом думал Растов. – Если, конечно, это действительно Х-ворота, а не нечто другое. Какой-нибудь концентратор энергии, излучатель… Сверхлазер?»

Долго гадать Растову не пришлось.

Инопланетное сооружение вдруг озарилось мерцанием тревожных проблесковых маячков и расцвело нитками габаритных огней.

Затем внутренность исполинского восьмиугольника, сквозь который прежде были свободно видны звезды, в частности популярное у конкордианцев созвездие Заотара, помутилась – как будто ангел выдохнул на карманное зеркальце. Из Заотара сразу же выпала рука, воздетая с пучком стрел к Солнцу Предвечному, а через пару секунд и змея, попираемая его тяжелой двадцатипарсековой стопой. Затем погасли и более яркие звезды.

Череда грязно-желтых сполохов пробежала по синему окоему восьмиугольника, и в его центре родились несколько новых огоньков.

Теперь уже майор не сомневался, что перед ним некая разновидность Х-ворот. Но еще минуты три он не мог опознать корабль, перемещенный Х-воротами из неведомых галактических далей сюда, в систему Макран.

То ли чоругский авианосец-улей…

То ли их же гражданский паром…

То ли нечто третье…

Но очевидным было то, что корабль имеет вполне умеренные размеры. Скажем, вполне сопоставим с отечественным линкором «Сталинград».

Соответственно, вопрос, зачем же ворота имеют столь грандиозный размер, по-прежнему оставался открытым…

Сходящий с ума от вынужденного безделья Растов был готов посвятить этим праздным размышлениям и час, и два. И посвятил бы! Если бы к нему не пожаловали гости.

– Здравствуй, восхищенный! – церемониально произнес Верховный Рак Шчи.

Растов вздрогнул – эффект присутствия, создаваемый чоругскими акустическими системами, был ошеломительный. Особенно на фоне непроницаемой ватной тишины, в которой он находился предыдущие дни.

Майор обернулся. Он был уверен, что Шчи каким-то образом втиснулся в его каморку, что было с точки зрения пространственной маловероятно.