ласковые. Но легче мне не становится, ведь его голубые омуты гипнотизируют меня, затягивая в свой водоворот. Не могу сказать «нет», но и «да» боюсь сказать. Просто молчу.

— Пойдём спать, — предлагаю я и сбегаю от Генриха в ванную.

Генрих

Вика от меня сбегает каждый вечер. Но сейчас она хотя бы не шарахается от моих рук. Сегодня в парке мне казалось, что Вика хочет о чём-то поговорить, но то ли стесняется, то ли боится. Не стал расспрашивать на улице, оставил на уютный вечер.

Но встреча с Настей сбивает всё с толку. Вика снова замыкается в себе. В моих объятиях нежится, но открыто ласкать себя не разрешает. Грудь вообще под запретом. Что происходит?

Даю отсрочку на выяснение всего на сутки. Видя рядом со мной Настю, Вика ревнует. Вернее, ревновать она начала немного раньше. Первые искорки ревности появились, когда с Татьяной сегодня увидела. Но Виктории тогда, хоть и с трудом, удалось спрятать эмоции, а вот встретив Настю, у девчонки это не получается.

Во всей этой ситуации есть один большой и жирный плюс. Я ей не безразличен, ведь ревнует же! Как сверкают её карие глазки, словно плавленый янтарь недобрый блеском переливается.

Заходя в квартиру, прижимаю Вику к себе и целую. Именно в этот раз она отвечает на поцелуй, наполнив его страстью, как раньше.

— Я люблю тебя, моя маленькая, — тихо шепчу ей на ушко.

Весь вечер она рядом, одаривает своим тёплым взглядом, но снова сбегает в свою спальню.

Утром Вика подбрасывает меня до работы. Сегодня ей нужна машина, она собирается съездить к врачу на консультацию. Целую на прощание свою девочку и расстаюсь с ней до вечера.

Но… После обеда звонит взволнованная Вика и сообщает, что Оленька уже два дня с температурой под 39°. Моя девочка пытается объяснить, что ей необходимо уехать.

У меня складывается впечатление, что она отпрашивается у меня, ища убедительные доводы.

— Маленькая, конечное, езжай. Из аптечки прихвати лекарство, название сейчас сброшу смс-кой. Обратись в поликлинику и возьми больничный. Тебе не имеют права отказать. Ты опекун Оленьки. Документы только не забудь. И позвони, когда доедешь, — прошу я.

Слышу, как Вика шмыгает носом.

— Вика, не плачь. Всё будет хорошо…

— Спасибо тебе, — отвечает моя девочка. — Я люблю тебя.

После работы прихожу в пустую квартиру. Хожу из угла в угол. Как я раньше столько времени жил один? Ума не приложу.

Вечером раздаётся телефонный звонок.

— Привет. Доехала хорошо. Извини, сразу не позвонила. Температура высокая, дала микстуру.

— Молодец. Как Оленька?

— Плачет. Говорит, что у неё всё чешется. Правда я не понимаю, что и где. Кожа на вид чистая. Сейчас за Таниной мамой поеду. Она у нас педиатр и Оленька с рождения у неё наблюдается.

— Вика, возьми больничный. Побудь с сестрёнкой хотя бы неделю, — пытаюсь уговорить её я.

Мне очень важно чтобы она успокоилась. Да и не хочу, чтобы домой ночью возвращалась.

— Вы там все сговорились что ли? — Я смеюсь в трубку, а Вика поясняет. — Мне уже Анна Павловна позвонила, успокоив, что сама возьмёт всех моих пациентов, потом Танюшка, предупредив, что с мамой уже связалась и про больничный предупредила.

Мы прощаемся, но я прошу Вику перезвонить, сообщить, что скажет врач. Она обещает и перезванивает.

— Генрих, у Оленьки ветрянка. Так что я здесь недели на две, так сказала тётя Лиля.

— Это Танина мама? — уточняю я.

— Да, Генри.

Мы болтаем по телефону. Я просвещаю Вику в нюансы этого заболевания. Передаю приветы бабушке и Оленьке и обещаю приехать на выходные.

Но в выходные приехать не получается, в субботу приходится заступить на дежурство, вынужден подменить дежурного врача. У меня в клинике коллектив небольшой, но дружный. Работаем вместе уже лет десять. Я стараюсь не нагружать своих подчинённых, самостоятельно перекрывая их отпуска и больничные, как, впрочем, и они перекрывают моё отсутствие.

Глава 24

Виктория

Уже неделю живу у бабушки. Занимаюсь Оленькой, лечу и, между делом, готовлю её к школе. Поскольку у Дашки дети тоже болеют, вернее только переболели той же ветрянкой, все выходные обитаем у нас. Здесь есть где разгуляться детворе на улице, не нужно их держать на карантине в помещении.

Пока дети заняты своими делами, мы с Дашей промываем косточки нашим мужчинам. В миллионный раз убеждаюсь насколько два брата похожи по характеру. Герман названивает Дарьяне несколько раз на дню, как и мне Генрих. Но звонят не потому, что контролируют. Нет. Они скучают и просто хотят пообщаться.

Проведя с Дарьей субботу и утро воскресенья, провожаем их и остаёмся снова одни. Пока мы играли с детьми в настольную игру, бабуля напекла пирогов и часть из них отправила Герману и Глебу. Бабушка их всех считает своими, уже несколько раз говорила, как она счастлива, что меня судьба свела с такими хорошими людьми.

После обеда к нам приходит папа и остаётся с нами. Он всё чаще живёт здесь. К Полине он так и не вернулся. Когда сильно устаёт на работе или в доме полно гостей, то он живёт в бабушкиной квартире.

Вечером, сидя у камина, папа просит рассказать о наших отношениях с Генрихом. Даже не просит, а требует, заявляя, что он должен понять, почему моя душа плачет. Сначала я пытаюсь обойти всё очень личное стороной, решив не рассказывать папочке ничего. Но не могу и в итоге выкладываю всё, единственное беру с него слово ничего не предпринимать и не говорить бабушке. Я со всем справлюсь сама. Большая уже. Мы с папой ещё долго сидим и разговариваем обо всем, не только о наших отношениях с Генрихом.

Пожалуй, это у нас с папочкой первый такой откровенный разговор.

В этот вечер я была очень благодарна Генриху, который не позвонил. Его звонок прервал бы такой необходимый мне разговор с отцом. Папа много рассказывал об их отношениях с мамой, а в конце попросил не делать её ошибок. Попросил довериться Генриху, позволить ему любить. И любить самой, не боясь ошибиться.

Лежа ночью на диване (не могу в этом доме спать нигде, кроме дивана в гостиной, именно здесь я попадаю в объятия к Генриху во сне) решаюсь сделать шаг навстречу к любимому мужчине. Во время следующего разговора с ним впервые приоткрываю ему свои объятия и честно признаюсь, что ужасно скучаю.

Но даже разговор с папой не даёт мне уверенности в правильности того, что я творю. Сомнения и неуверенность продолжают терзать мою душу.

Кроме всего прочего,