«Мамочка, прости меня… Я была такой дурой…»

В тот день мы долго с ней разговаривали, а потом пришёл врач и попросил покинуть палату, нужно было готовить больную к операции.

А потом мамы не стало… Она не проснулась, во время операции произошла остановка сердца…

К Максиму вернулась через неделю. Всё это время он даже не звонил, как, впрочем, и я. По возвращению Максим даже не поинтересовался моим состоянием. Бросил только одно: «Чтобы чёрных шмоток на тебе не видел. Через неделю мою днюху отмечаем в ресторане. Займись организацией праздника. Я пригласил всех друзей». Вот это и было выражение сочувствия с его стороны.

Почему я после всего этого осталась с Максом? Почему не ушла от него? Ведь я уже чётко знала, что он любит только самого себя. А я для него не больше, чем удобная прислуга. Не знаю… Может побоялась ещё большего одиночества.

Все следующие две недели после приёма у врача я прячусь у Татьяны. Игнорирую звонки Генриха, который сейчас находится у родителей и названивает мне по нескольку раз в день из далёкой Германии, и Дашки. Разговоры с нею сведены до минимума. Даша очень догадливая особа, хотя и мною очень любимая, и может докопаться до истины, а я этого сейчас не хочу. Но и так дальше продолжаться не может. Мне нужно поставить точку. Одну большую жирную точку. Но я так боюсь…

Боюсь, что я ошибусь и точку поставлю не там. И неправильно поставленной точкой раз и навсегда испорчу всё, в первую очередь перечеркну отношения с Генрихом. Я люблю его! Я не хочу его терять… Он мой воздух, моё солнце, моя жизнь…

Лежу на кровати, отвернувшись к стене от всего мира. Даже себе не могу честно признаться, права ли я, сделав такой выбор.

— Вика, ну услышь меня… — Татьяна присаживается рядом, и её рука заботливо ложится на моё плечо. Подруга в очередной раз делает попытку достучаться до моего разума. — Это же твой ребёнок, твоя кроха. Ей же сейчас так страшно от твоих мыслей. Страшно и одиноко. Вспомни сколько слёз ты пролила, когда тебе без твоего согласия сделали аборт. Как ты тогда ненавидела Максима… А сейчас ты сама хочешь убить малышку? Для тебя разве есть разница, кто её отец? Неужели ты своего ребёнка будешь больше или меньше любить, будь отцом Генрих или Максим? Я не верю в это!.. Вика, ты не такая!..

— Нет… Я всё решила. Во вторник после работы ты подвезёшь меня до больницы? — поворачиваю голову и смотрю на Татьяну, пытаюсь найти в её глазах хоть капельку сочувствия, но вижу только укор. — Пожалуйста, — молю я и честно признаюсь, — я боюсь…

На глаза наворачиваются предательские слёзы, и Танюша уступает мне.

— Хорошо, — резко отвечает подруга, — но у меня есть одно условие. И не дав мне вставить ни одного слова, продолжает. — На выходные мы едем к твоей бабушке, и ты ей всё рассказываешь. Рассказываешь всё, без утайки, не щадя ни себя, ни мужчин.

Понимаю, рассказав всё бабушке, у меня не будет выбора. Я слишком хорошо её знаю, это знает и Татьяна. Сама не знаю почему, но соглашаюсь с условием подруги.

Очередную ночь не сплю. Мысли только о Генрихе…

Когда я закрываю глаза, то легко могу представить его запах, ставший родным. Я постоянно думаю о нём, когда засыпаю и когда просыпаюсь тоже. Ловлю себя на мысли, что, когда читаю сообщения от него, представляю его голос, интонацию. А сообщений так много… Он просит всё объяснить, просит прощение, хотя точно знаю, что не знает за что, но просит. Я ужасно скучаю по его прикосновениям и поцелуям. Удивительно, как человек, которого ещё недавно я не знала, стал частью моей жизни, занял особое место не только в моей голове, но и в моём сердце. И да, я не могу без него дышать… Мне больно без него жить… Но мне стыдно посмотреть ему в глаза…

А ещё я думаю о малыше, живущем во мне. А что если это его малыш? А если нет? Как всё сложно!.. Маленький, прости меня…

Утром впервые чувствую тошноту… Токсикоз… С трудом чищу зубы, позавтракать не получается вовсе… Малыш решил меня наказать…

«Жизнь постоянно даёт нам подсказки, нужно просто уметь прислушиваться, приглядываться к её знакам», — всегда говорила мне мама.

Может начавшийся токсикоз, это подсказка малыша, что ему страшно и одиноко. Ведь он чувствует себя ненужным. Я замкнулась в себе и всё это время жалею только себя, о крохе вообще стараюсь не думать.

А еще мама говорила: «Жизнь нас утешает удивительным образом, утирая наши невидимые людям слёзы и рисуя улыбку счастья на нашем лице. Она словно говорит: «Эй, не вздумай грустить, я не такая и скверная у тебя» и начинает во всю демонстрировать свои самые светлые и привлекательные стороны».

Вот только я не вижу её утешения и демонстрации привлекательной стороны не вижу!.. Или я не права и не способна это разглядеть?

Грустно мою посуду после завтрака, жду, когда Танюшка и Алёнка соберутся, и мы поедем к бабушке. Алёнка на два года старше Оленьки, думаю девчонки найдут общий язык, дав возможность взрослым устроить свои посиделки.

— Вика, я собралась, — вбегает на кухню Алёнка, волоча за собой увесистый рюкзачок, — теперь маму подождём. Она ещё та копуша, — возмущается девчонка.

— Прямо уж и копуша, пошли одеваться, — Татьяна внимательно смотрит на меня, словно оценивает мои силы. — Едем на моей машине. Тебе за руль, Викуш, нельзя, — выдаёт подруга.

Мысленно соглашаюсь с Татьяной, но внутренний червячок сомнения поселяется во мне. Сомнение укореняется, когда слышу, как Татьяна разговаривает со свекровью, обещая позванивать каждый день и держать её в курсе. Но мне почему-то всё равно…

Всю дорогу меня мутит, еле доезжаю до бабушки.

Бабуля с Оленькой безумно рады нашему приезду. Бабуля давно не видела Татьяну и счастлива, что мы нашли время приехать в гости вместе.

Бабушка нас кормит вкусным обедом. Кислые щи, мои любимые. Обожаю их… Да ещё картошка, тушеная с мясом… Так вкусно даже не помню, когда ела…

Девчонки быстро находят общий язык и убегают в детскую, хотя Оленька успевает рассказать мне все новости. К ним в гости приезжала Даша с Элей, бабушка вяжет Элен платье, а ещё Эля подарила посудку для куклы. Обещаю сестрёнке найти время перед сном и посекретничать ещё.

Мы же устраиваемся в гостиной. Бабуля