– Да, да, идем… – пророкотал в ответ ему глухой мужской баритон.

Она отступила на шаг, повернулась, молча пошла обратно на кухню.

– Э… Ты что, не поняла? Я покупателей привел… – немного растерянно проговорил ей в спину Герман.

– Почему? Поняла… – ответила равнодушно, полуобернувшись. – У меня там картошка на плите подгорает…

Не было у нее на кухне никакой подгорающей картошки. На кухне осталась маета, из которой она так и не выбралась. Такая маета, по сравнению с которой Германова эскапада – всего лишь цветочки…

Встала у окна, сложив руки по-бабьи кралькой. Из гостиной слышались голоса – густой мужской и веселый женский. Потом голоса стали глуше – наверное, в Машкину дальнюю комнату ушли. Вот по коридору в сторону кухни раздалось легкое цоканье каблуков…

– Простите… А можно, я кухню посмотрю?

Обернулась от окна, столкнулась взглядом с умными веселыми глазами потенциальной покупательницы, улыбнулась ей равнодушно:

– Да, конечно. Смотрите, пожалуйста.

– Мгм… – обвела женщина взглядом кухню. – Все понятно… – И вдруг задала совершенно неуместный для случая вопрос: – А вы, наверное, разводитесь, да?

– Нет. Мы давно разведены.

Женщина чуть подняла бровь, кивнула понимающе головой, снова обежала взглядом кухню.

– Ну, что тут? – шагнул в кухонный проем мужчина, и впрямь довольно солидный, под стать своему баритону.

– Да ничего… Кухня стандартная, в общем… – пожала плечами женщина. – Хорошо, что квадратная. Мне нравится.

– А сколько здесь прописанного народу числится?

Это уже к ней, видимо, вопрос. Не успела ответить – Герман опередил, высунув голову из-за плеча мужчины:

– О, об этом не беспокойтесь! Вообще-то здесь двое прописанных… Но ведь это… Мне юрист объяснял, как там по закону звучит, сейчас вспомню…

– Вы хотите сказать, если собственник продает квартиру, то право пользования для членов семьи прекращается? – вежливо подсказала ему женщина.

– Ага! Точно! Для членов семьи право прекращается!

Мазнул по ее лицу быстрым взглядом, подмигнул, произнес с довольной улыбкой:

– Слышала, Лизок, что это значит? Все поняла или нет?

Она ничего не ответила, лишь отвела взгляд. В наступившей неловкой паузе стало слышно, как звонко шлепают капли воды в раковину из плохо закрученного крана.

Переступила с ноги на ногу женщина, неловко кашлянул в кулак мужчина.

– Пойдемте, я вам санузлы покажу! – деловито произнес Герман, поворачиваясь и взглядом увлекая за собой мужчину. – Ремонт пять лет назад был, я вам уже говорил… Но там все довольно прилично…

– Простите меня за излишнее любопытство… – улыбнувшись, робко спросила женщина, – это что сейчас такое было? Вроде показательного выступления специально для вас, я правильно поняла?

– Ну… Можно и так сказать, в общем.

– Так квартира в конечном итоге продается или нет?

Она улыбнулась, пожала плечами. Умная какая женщина – с ходу все поняла. И глаза у нее тоже умные, пронзительные такие.

– Понятно… Ну, что я могу вам сказать, Лиза? Ничего и не могу, только посочувствовать по-бабьи. Все мужики сволочи, чего с них возьмешь? А мы покупать не станем, вы не бойтесь.

– Да я и не боюсь… Устала уже бояться.

Женщина задумчиво кивнула головой, еще раз улыбнулась, проговорила тихо:

– Ладно, мы пойдем… Простите за беспокойство. Всего вам доброго, Лиза, держитесь.

– Спасибо…

Вскоре на фоне бодрого гудения Германа захлопнулась дверь в прихожей. Она снова отвернулась к окну, приготовилась…

– Лизк… Я не понял. У тебя что-то случилось, что ли? Какая-то ты… не в себе.

Голос Германа за спиной звучал серьезно, даже немного озабоченно.

– У меня ничего не случилось, Герман, – произнесла равнодушно, не оборачиваясь, – у меня все в полном порядке.

– А чего ты – такая? Вдруг осмелевшая?

– Я такая, какая всегда.

– Хм… Ну, ладно. А пожрать чего-нибудь есть? Ты говорила, вроде картошка горит…

– Раз горела, значит, сгорела. Нету картошки, Герман.

– Слышь, Лизк… Я ж вижу, и впрямь что-то не так… Может, беда какая у тебя стряслась, ты скажи? Может, я не в курсах…

Она помотала головой, не в силах ответить. Хоть бы он ушел скорей…

– Ну, ладно. А то сказала бы, чего уж… Вроде свои люди…

Так и не дождавшись ответа, он побарабанил пальцами по кухонной столешнице, пробормотал что-то себе под нос. Потом ушел, выразительно хлопнув дверью. А она все стояла у окна, глядела в сумерки. В гостиной надрывался телефон – надо было идти, ответить…

– Лизка! Лизка, привет! А я уезжаю завтра вечером, приходи днем прощаться! – полился в трубку сочный, с хрипотцой, голос Ритки.

– Да, Рит, приду… Приду обязательно. После смены. Я успею?

– Успеешь, успеешь! У меня ближе к ночи самолет!

– Хорошо…

– А чего ты грустная такая? Прям умирающая… Случилось что?

– Долго рассказывать, Рит… А в общем, и нечего рассказывать.

– Хм… Странный какой-то ответ. Ладно, приходи, завтра поговорим…

– До завтра, Рит…

* * *

Утром она проснулась от странного предчувствия. Даже и не предчувствие это было, а мелкое дрожание организма. Сначала подумала – заболела, может? Но явных симптомов простудной лихорадки не было…

Так, с мелким дрожанием, и пришла на работу. Потом к дрожанию добавились спазмы в горле, и дыхание часто перехватывало. И сердце принималось скакать, будто ждало чего-то… Будто вот-вот, через минуту, через секунду что-то произойдет…

– Чего это ты, мать моя, словно не в себе сегодня? – участливо спросил Борис Иваныч, обливая руки антисептиком и готовясь натянуть перчатки. – Даже боязно с тобой в операционную идти…

– Да… Я и сама не знаю…

– Ладно, пусть мне Звонарева ассистирует. А ты успокоительного попей. Опять, что ли, твой бывший тебя довел? Ладно, иди…

Она ушла, немного пристыженная. А сердце в груди молотило, гнало вместе с кровью по телу тревогу. И в голове поднялся странный звон, оглохнуть от него можно… Или это телефон звонит?

– Ли-из? – плавно пропела в трубку Света Каретникова из приемного покоя. – Можешь спуститься на минутку? Тебя тут спрашивают…

– Кто? – спросила и не услышала своего голоса.

– Да мужчина какой-то… Длинный, худой, с виду интеллигентный. Так ты спустишься, я не поняла?

– Да… Да! Я сейчас… Скажи ему… Скажи… Чтоб не уходил!