Козырев осторожно поднялся, босиком на цыпочках дошел до двери. Она была заперта снаружи. Но охранник не спал.

Потянуло каким-то сладким запахом. Исам втихаря курил анашу. Теперь он не уснет, но чувства его притупятся.

Пленник вернулся к топчану, выпил остатки чала. Теперь надо тихо разбить кувшин, да так, чтобы осколки были крупные.

Он осмотрелся, стянул с топчана простыню, обмотал ею кувшин, шарахнул о каркас своего лежбища. Бесполезно. Простыня смягчила удар. Михаил размахнулся сильнее, но эффект был тот же.

«Да что ж это такое? То ручка не рвется, то кувшин не бьется!» – подумал Козырев и прислушался.

Охранник не шевелился, наверное, сидел и балдел. Аромат анаши теперь ощущался еще сильнее. Ну и хорошо.

Пленник размахнулся и ударил кувшином по каркасу топчана. На этот раз получилось. Кувшин разлетелся на куски. Михаил выбрал на ощупь самый острый.

Все же Исам услышал подозрительный звук, зашевелился, взялся за засов.

«Надо действовать быстрее», – решил Козырев.

Он лег на топчан, закрылся простыней и резанул куском кувшина сперва по левому запястью, потом по правому.

В это время в сарай вошел охранник, что-то спросил, включил фонарик и посмотрел на лейтенанта.

«Какого черта он глазеет, ведь видит, что я на месте», – подумал Козырев, истекая кровью.

Но Исам стоял и смотрел. Он опустил луч на пол, увидел куски разбитого кувшина, ахнул, направил свет на Козырева, разглядел пятна крови на простыне.

Охранник все понял и с громким криком выбежал из сарая.

– Черт бы тебя побрал, душара! – крикнул Козырев.

Кровь хлестала из него как из шланга. Еще немного, и он потеряет сознание.

В глазах у него начало мутнеть, когда в сарае включился свет, и в дверях появился Табрай.

– Ты что сделал, офицер? – выкрикнул он, выхватил откуда-то ремень, бросился к топчану, сорвал простыни.

Амир знал, что надо делать в этих случаях. Он туго перетянул предплечья пленника.

Прибежал санитар, с ним тетя Халида. Рядом с Козыревым кто-то сел. Он увидел нечто белое, а потом провалился в черную бездонную пропасть.

Михаил не видел, какая суета началась возле него. Санитар достал изогнутую иголку, протянул в ушко нить, нагнулся над Козыревым. Он зашил вены, порезы, сумел остановить кровь и наложил повязки.

Табрай спросил у него:

– Что скажешь, Хабар?

– Русский потерял много крови. Надо делать переливание. Я сумею. Все нужное у меня есть. Нет только крови.

– Так в чем дело? Бери мою.

– Не все так просто. Надо чтобы совпали группа и резус.

– А это что такое?

– Долго объяснять. Какая группа и резус-фактор у всех наших людей, я знаю, а вот у русского?

– А если смешать?

– Он умрет.

– Как узнать его группу и этот твой чертов резус?

Сауни взглянул на главаря.

– У вас же его документы.

– Да, и что?

– В удостоверении личности должно быть все указано. Еще нашивка на форме. Это не у всех, но в последнее время…

Табрай не стал слушать, выбежал из сарая, ворвался в дом, включил свет, достал из шкафа удостоверение Козырева, нашивки.

– Вот, есть. Вторая группа, резус-фактор положительный.

В комнату вошла Ламис.

– Что случилось, отец?

– Русский!..

Девушка побледнела.

– Что с ним?

– Пытался покончить собой, разбил кувшин и перерезал себе вены. Хорошо, что Исам услышал подозрительный шум. Козырев потерял очень много крови, боюсь, не выживет.

Девушка пошатнулась, удержалась за занавеску, закрывавшую вход в женскую половину.

– Он умрет, отец?

– Не знаю. А с тобой-то что?

– Спаси его. Умоляю тебя.

Табрай не ответил дочери и побежал обратно к сараю, где уже собралась приличная толпа. Он назвал Сауни группу и резус.

– Такая же кровь у вас, господин, – сказал тот.

– Что делать?

– Входите в сарай, ложитесь рядом с русским.

– Хоп!

Табрай прошел в сарай вместе с санитаром.

А в доме на ковре лежала девушка, потерявшая сознание.

Салах, младший сын Табрая, увидел сестру, распростертую на полу, и бросился к сараю.

– Отец!

– Что такое, мой мальчик?

– Ламис!..

– Что с ней?

– Там!.. Она умерла.

– Что? – По спине главаря банды пробежал холодок, он повернулся к санитару и выкрикнул: – За мной!

Табрай, Сауни и двенадцатилетний Салах побежали в дом.

Тетя Халида уже сидела перед Ламис и прикладывала к ее голове мокрый платок.

– Что с ней? – крикнул Табрай.

Женщина вздрогнула от отчаянного вопля, повернулась:

– Ну и чего ты так шумишь? Обморок у нее.

– Что? Сауни!

Санитар нагнулся над девушкой.

Та открыла глаза.

Табрай оттолкнул Сауни.

– Ламис, родная, что с тобой?

– Ничего, отец, прости. Скажи, русский умер?

– Нет. Живой. Этот шелудивый пес решил уйти из жизни, но мы ему не дали.

– Хорошо, – проговорила девушка и закрыла глаза.

– Халида, отведи Ламис в ее комнату! – приказал Табрай. – И будь с ней. Я подойду.

– Хорошо, брат.

Сауни помог тетушке поднять племянницу и проводить ее в женскую половину.

Потом он вышел оттуда.

– Что с ней произошло? – спросил главарь.

– Халида же сказала, обморок. У женщин такое нередко бывает.

– Но Ламис никогда не падала в обморок. Почему это произошло сейчас?

Сауни пожал плечами:

– Может, из-за русского?

– При чем здесь он?

– Этого не знаю. Могу сказать, что обморок – это не так уж и страшно. Девушка немного полежит и встанет.

Табрай взглянул на Сауни и спросил:

– Ты уверен, что Ламис не потребуется твоя помощь?

– Да.

– А этому, русскому?

– Уверен. Переливание сделали, давление поднялось, пульс слабый, но восстановится. Останутся только шрамы на запястье.