Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я выронил «оружие» и вцепился в запястье Ричарда обеими руками, когда почувствовал, как его большой палец вонзается мне в сонную артерию.
В глазах уже все поплыло, но Александр схватил Ричарда за волосы и дернул к себе. Я упал на копчик, пальцы инстинктивно взметнулись к шее.
Александр заломил Ричарду руку за спину, давая остальным заговорщикам достаточно времени, чтобы подскочить и нанести удары. Внезапно рядом со мной оказался Джеймс; он наклонился и поднял меня на ноги.
– Каска, – сказал он, и мы стукнулись лбами, когда в нас врезался Требоний.
Филиппа появилась рядом со мной с выражением удивления в немигающих глазах. Я потянулся к ее плечу, чтобы поддержать и ее, и себя, затем отпустил и подтолкнул Джеймса к Ричарду, который в одиночку отбивался от полудюжины заговорщиков. Успев убрать с дороги Цинну, я схватил Ричарда за свободную руку и тоже заломил ее за спину. Александр оттянул его голову назад, сжимая в горсти его волосы, и кивнул Джеймсу.
И тут все стихло, как будто мы случайно попали в око бури. Ричард оказался зажат между мной и Александром, его грудь вздымалась, обнаженная и уязвимая. Джеймс стоял чуть в стороне, его костюм перекосился, он тяжело дышал, крепко сжимая рукоятку ножа.
Голос Ричарда сочился ненавистью:
– «Et tu, Brute?»[47]
Джеймс шагнул вперед и приставил лезвие к его шее.
– «Так гибни, Цезарь».
С пугающе пустым взором Джеймс уставился на противника сверху вниз и быстро двинул нож вперед.
Ричард издал короткий, сдавленный возглас и уронил голову на грудь.
Я взглянул на Александра, и мы вдвоем опустили Ричарда на пол. Когда мы снова выпрямились, остальные заговорщики уставились на нас троих, мучительно осознавая присутствие зрителей и то, что мы буквально взяли эту сцену в свои руки. Один из студентов должен был произнести реплику, но, похоже, забыл ее, потому что на подмостках воцарилась тишина. Я выждал паузу, а потом заговорил за него:
– «Свобода, вольность! Умерло тиранство!
Бегите возгласить, по улицам кричите…»
И я слегка толкнул в бок этого второкурсника.
Актеры зашевелились, выдохнули с облегчением. Но только не Филиппа. Она не отходила от меня ни на шаг, и я слышал ее дыхание.
– «Свобода, вольность! И освобожденье», – проговорил Александр.
Джеймс оглянулся на заговорщиков, и его хладнокровие, казалось, привело их в чувство.
– «Народ, и вы, сенаторы! Не бойтесь,
Зачем бежать? Долг отдан честолюбью».
Мы снова погрузились в пьесу, словно не произошло ничего необычного. Но даже пока Александр и Джеймс – мягко и красноречиво – декламировали свои реплики, я украдкой поглядывал на Ричарда. Он лежал неподвижно и лишь гневно подергивал веками, а на его шее вздулась и пульсировала вена.
Моя голова прояснилась после того, как потерпел крах переворот Брута и Кассия. Ричард исчез за дверью гримерки во время антракта, и никто больше не видел его вплоть до четвертого акта, когда он вернулся как призрак Цезаря – явление вдвойне зловещее из-за своей спокойной торжественности. Занавес опустился ровно в половине одиннадцатого, и я ощутил странную отрешенность. Мое тело ныло от усталости, но многослойная драма сцены убийства и предвкушение вечеринки не давали мне расслабиться и держали на взводе. К тому моменту, как я умылся, снял костюм и переоделся, большинство второкурсников и третьекурсников давно ушли, но Джеймс и Александр ждали меня в коридоре с четырьмя готовыми самокрутками – по одной для каждого из нас (четвертую мы приберегли для Филиппы). Мы покинули Фабрику и побрели по лесной тропинке, засунув руки в карманы. Мы не говорили о схватке трое на одного, лишь Александр сказал:
– Надеюсь, он усвоил урок.
Когда мы были уже в тридцати футах от Замка, свет луны начал просачиваться сквозь деревья, окутанные тенями. Мы остановились покурить и затоптали бычки в сырые сосновые иголки. Затем Александр повернулся к нам.
– У нас была тяжелая неделя. Поэтому я планирую сделать эту ночь долгой, и если вас двоих не трахнут к полуночи по-королевски, я сам позабочусь о том, чтобы так или иначе трахнуть вас по-королевски к утру. Поняли?
– Звучит как свидание с изнасилованием. – Я.
– Сделай, как я сказал, и до этого не дойдет. – Александр.
– Идите вы к черту оба. – Джеймс.
– Прямиком. – Александр.
– Как только, так сразу. – Я.
– «Наш храбрый, благородный правитель Отелло благоволил приказать, чтоб полученное известие о гибели турецкого флота было отпраздновано, как великое торжество. Жителям предоставляется танцевать, зажигать потешные огни, – словом, выражать свою радость, как кто пожелает»[48].
Мы покорно ему подчинились.
Входная дверь распахнулась, и нас едва не оглушило от царившего внутри грохота.
Замок был битком набит народом: все пили, танцевали и перекрикивали друг друга. Парни не слишком позаботились о своих прикидах по случаю вечеринки – просто были чуть лучше одеты и причесаны. Студентки же, напротив, оказались едва узнаваемы. Наступила полночь, а вместе с ней появились короткие облегающие платья, темная тушь для ресниц и блестящая губная помада. Драгоценности сверкали на шеях и запястьях, и даже кожа, казалось, мерцала, как будто впитала лунный свет, превративший простых девушек в ковен чарующих ночных созданий. Нас захлестнул приветственный рев, руки потянулись, чтобы схватить нас за одежду и затащить – беспомощных – в недра Замка.
В ванной на первом этаже стояли два бочонка с пивом, обложенные льдом. На кухонном столе громоздились стопки пустых стаканчиков, а на плите пирамидой лежали бутылки дешевого рома, водки и виски. Все это было оплачено непомерным ежемесячным пособием Мередит и более скромными взносами остальных. По-настоящему хорошая выпивка была спрятана в спальне Александра. Как только мы прибыли, Филиппа поспешила наверх и вернулась с виски и содовой для каждого из нас. Сразу же после этого Джеймс и Александр исчезли, растворившись в толпе. Большинство студентов театрального отделения собрались на кухне, где они разговаривали и смеялись вдвое громче, чем требовалось, продолжая развлекать не столь развязных студентов-искусствоведов, лингвистов и философов. Вокалисты и музыканты охотно критиковали треки, звучавшие в Замке, а танцоры, жаждавшие похвастаться своими умениями, заполнили столовую, которая была так плохо освещена, что они либо вовсе не представляли, с кем танцуют, либо просто не придавали этому значения.
Музыка сотрясала все здание, каждая басовая нота, казалось, могла вызвать землетрясение или разбудить впавшего в анабиоз динозавра. Моя порция виски с содовой ходила ходуном, пока Филиппа не бросила туда кубик льда и тем самым остановила бурю в стакане.