Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Куда ты делся вчера после того, как опустили занавес? – спросил он. – Я не мог найти тебя.
– Не хотел сталкиваться с Ричардом и затаился в вестибюле.
Он искоса глянул на меня и спросил:
– Мередит устроила тебе засаду?
Я уставился на него, нахмурившись.
– Откуда тебе известно?
– Я подумал, что она могла бы.
– Почему?
Он пожал плечами (при этом его лопатки перекосились).
– Просто по тому, как она смотрит на тебя в последнее время, – ответил Джеймс.
Я запнулся о корень и отстал от друга, затем удвоил скорость, чтобы его нагнать.
– Как она на меня смотрела?
– Как будто она – акула, а ты – рассеянный морской котик, – Джеймс.
– Почему с некоторых пор все, описывая меня, используют это словечко? – Я.
– Кто еще называл тебя морским котиком? – Джеймс.
– Другое слово. Не бери в голову. – Я.
Я уставился себе под ноги, размышляя. Тупая боль в левом боку усиливалась при каждом вдохе. В лесу пахло землей, хвоей и приближающейся зимой.
– Ты расскажешь мне, что произошло? – спросил Джеймс.
– Что?..
– Я про Мередит.
Дразнящая улыбка чуть тронула его губы, но за ней скрывалось что-то еще… может быть, сомнение? Мрачное предчувствие? Я не мог ручаться.
– Ничего не случилось, – ответил я.
Он вскинул бровь.
– Ничего?
– Ну… не совсем. Я заявил ей, что мне не интересно становиться очередной боксерской грушей Ричарда, и она ушла.
– Это единственная причина? – спросил он, и по его тону я понял, что он не вполне верит мне.
– Не знаю.
Чувство вины заставило меня покраснеть еще сильнее, хотя я и так уже горел от бега. Я почти целую ночь напролет пролежал без сна, прокручивая в голове сцену в гримерке. Я мучился над своей последней фразой, которая у меня тогда вырвалась, придумывал тысячи иных вариантов и страстно желал, чтобы все пошло иначе. Я не мог притворяться, что не поддаюсь на ее чары. Я всегда восхищался Мередит – смелой, дерзкой, красивой, – но, как мне казалось, с безопасного расстояния.
А вчера, подойдя ближе, она сбила меня с толку, взволновала. Я действительно не верил, что она хочет меня, ведь я был для нее просто самой легкой мишенью. Но я не мог признаться в этом Джеймсу – мне было стыдно, и я боялся ошибиться.
Он посмотрел на меня, ожидая подробностей, и я добавил:
– Это похоже на то, что сказал недавно Александр. Она бросилась на меня, а я не мог решить, то ли я хочу убить ее, то ли поцеловать.
Около минуты мы бежали в задумчивом молчании, неловкость смягчалась щебетом глупых птиц, не улетевших зимовать на юг. Мы миновали тропу, ведущую к Замку, и начали подниматься по крутому склону холма к Деллехер-холлу. Когда мы были уже на полпути туда, я снова заговорил:
– Что думаешь?
– О Мередит? – спросил он.
– Ага.
– Ты в курсе того, как я отношусь к Мередит, – ответил он сухим тоном, и у меня сразу пропала охота задавать дальнейшие вопросы.
Но в действительности он мне не ответил. Было еще нечто недосказанное – то, что он держал за зубами. Я хотел знать, что он думает, но не представлял, как это выяснить, и потому остаток нашего маршрута мы преодолевали в молчании.
Наконец мы добрались до широкой лужайки, раскинувшейся за Деллехер-холлом, и сбавили темп. Мы оба согнулись и тяжело дышали, мои икры горели. Когда наши тела немного остыли, в легкие прокрался ноябрьский холод. Футболка прилипла к спине, капли пота стекали с волос по вискам. Лицо и шея Джеймса покрылись густым лихорадочным румянцем, но в остальном его кожа еще оставалась бледной от бессонницы, и он казался явно нездоровым.
– Воды? – предложил я. – Ты неважно выглядишь.
Он кивнул.
– Ага.
Мы побрели по мокрой утренней траве к трапезной. В субботу в восемь утра она практически пустовала. Несколько учителей и ранние пташки тихо читали, перед ними дымились кружки с кофе и стояли пустые тарелки из-под завтрака. У стены вытянули ноги танцоры-второкурсники, одетые в костюмы из ослепительного нейлонового спандекса. За соседним столом, вдыхая пар из миски, наполненной горячей водой, сидел студент вокального отделения. Наверное, парень пытался нейтрализовать убийственное воздействие похмелья и спасти связки.
У противоположной стены, где находились почтовые ящики, собралась небольшая группка студентов с разных курсов.
– Как думаешь, что там? – спросил я.
Джеймс поморщился.
– Я прекрасно представляю себе, что там.
Я последовал за ним, и студенты расступились, чтобы пропустить нас… возможно, по той причине, что мы заметно вспотели, а может, и нет.
В центре стены висела пробковая доска, предназначенная для разнообразных объявлений. Обычно ее покрывала бумажная «черепица» клубных листовок и рекламных предложений, связанных с репетиторством. Но в тот день на ней доминировал огромный «предвыборный плакат» Ричарда. В монохромном красном, он пристально смотрел на зрителей, глубокие темные тени и театральный грим сделали черты его лица безупречно красивыми. Под идеальным узлом галстука (но над мелким текстом, раскрывающим детали постановки) – белыми печатными буквами было набрано:
«Я ВСЕГДА БУДУ ЦЕЗАРЕМ»
Мы с Джеймсом стояли и смотрели на плакат достаточно долго, чтобы остальные, подошедшие сюда из любопытства, потеряли интерес и отошли в сторону.
– Что ж, – сказал Джеймс, – это непременно привлечет внимание.
Я еще глазел на плакат, раздраженный тем, что мой друг не казался особо раздраженным.
– К черту все, – сказал я. – Не хочу, чтобы следующие две недели он пялился на меня отовсюду, как Старший Брат, который всегда следит за тобой.
– «Да, Брут, стоит над этим тесным миром
Он как колосс, а, маленькие люди,
Мы бродим меж его громадных ног,
Ища себе могилы недостойной»[40], – продекламировал Джеймс.
– И это тоже к черту.
– Ты начинаешь походить на Александра.
– Прошу прощения, но, по-моему, после вчерашнего шансы на то, что Ричард оторвет мне голову, подскочили до ста процентов.
– Помни об этом всякий раз, как Мередит будет бросаться на тебя.
– Насчет Мередит ты преувеличиваешь, – выпалил я и тотчас пожалел о сказанном.