тревогой в связи с событиями в Чечне, в мае 1995 г. Клинтон полетел с давно запланированным визитом в Москву, чтобы вместе с другими лидерами стран – союзников во Второй мировой войне принять участие в праздновании 50-летия победы над гитлеровской Германией. Президент США прекрасно понимал, как много значит для Ельцина и всего российского народа этот юбилей. Даже спустя полвека память о суровых испытаниях войны и 20 млн погибших, равно как и гордость за ту роль, которую СССР сыграл в разгроме нацистов, оказывали огромное влияние на российскую политику.

Любой зарубежный визит президента сопряжен с огромными организационными усилиями, но этот, учитывая сложную политическую ситуацию, потребовал намного больше труда, чем обычно. В качестве «начальника эшелона», ответственного за проведение визита, я занимался координацией переговоров с российской стороной, а также следил за соблюдением графика встреч и повестки дня. Кроме того, я должен был помогать послу Пикерингу и прибывшему с президентом «передовому отряду» Белого дома. Американские президенты не путешествуют налегке. Клинтона сопровождали более 200 сотрудников и представителей службы безопасности плюс примерно столько же журналистов. Моя команда пыталась, хотя и безуспешно, убедить русских, что не стоит привлекать к участию в праздничном параде на Красной площади боевое подразделение, только что вернувшееся после боев в Чечне. Когда один не в меру предприимчивый представитель пресс-службы Белого дома сдуру решил сфабриковать несколько дополнительных пресс-карт для американских журналистов, служба безопасности Кремля, как и следовало ожидать, отнеслась к этому слишком серьезно. К счастью, дело кончилось лишь небольшой стычкой и словесной перепалкой.

Это была моя первая продолжительная встреча с президентом Клинтоном. Он произвел на меня сильное впечатление. Президент США очень хорошо понимал и Ельцина, и суть происходящего. Он видел пределы политического влияния российского президента, обусловленные как слабостью России и неустойчивостью ситуации в стране, так и его собственными ошибочными решениями.

– Этому парню приходится нелегко, – сказал нам Клинтон, отправляясь на встречу с Ельциным. – Мы не должны давить на него слишком сильно, потому что лучшего партнера в России нам не найти.

Президент США четко сформулировал нашу позицию по Чечне – как перед узкой аудиторией на встречах Кремле, так и публично, выступая в МГУ. «Продолжение военного противостояния в регионе, – заявил он в своей речи, которая транслировалась по телевидению, – может привести только к дальнейшему кровопролитию и ослаблению международной поддержки России». Клинтон был очень любезен с перегруженными работой сотрудниками посольства и членами их семей. В кратком разговоре с Лисой и двумя нашими дочерями, одной из которых тогда было шесть лет, а другой – три года, он сказал, что высоко ценит наши усилия. Эти теплые слова с лихвой компенсировали наши огромные затраты времени и сил, связанные с подготовкой к его визиту в Москву.

В широком внешнеполитическом контексте Ельцин хотел обсудить с Клинтоном две главные волнующие его проблемы, которые были в центре внимания в течение последнего года моего пребывания в Москве, а затем на много лет вперед стали главным предметом разногласий между Россией и США. Первая проблема касалась сохранения ведущей роли России на пространстве бывшего СССР и сохранения ее влияния на новые независимые государства – бывшие советские республики, вторая – предотвращения дальнейшего ослабления позиций России в Европе после окончания холодной войны. Через месяц после завершения визита Клинтона в Москву мы отправили в Вашингтон телеграмму, в которой указывали: «Ни в какой другой области отсутствие возможности участвовать в процессе или попытки использования слабости России в своих интересах не задевает чувств русских так сильно, как в области европейской безопасности в широком понимании. Российская элита единодушна во мнении, что расширение НАТО – это плохо, и точка». В заключение мы подчеркивали: «Совершенно ясно, что российская элита считает расширение НАТО… и проблему Боснии частью одного процесса, и можно предположить, что роль НАТО в Боснии только усиливает подозрения России, связанные с его расширением»[35].

На начальном этапе пребывания Клинтона у власти ему хватало забот внутри страны, и он не хотел рисковать потерей значительной части американского дипломатического влияния на Балканах, поскольку распад Югославии в начале 1990-х гг. привел к эскалации кровопролитных столкновений на этнической почве в Боснии между мусульманским большинством и боснийско-сербским меньшинством, вооружаемым и поддерживаемым новым правительством Сербии в Белграде. В 1994–1995 гг. конфликт уже требовал больше внимания и усилий со стороны администрации Клинтона на самом высоком уровне, чем какая-либо другая внешнеполитическая проблема. Военно-воздушные силы НАТО постепенно наращивали свое присутствие в зоне конфликта, чтобы обеспечить защиту мирного мусульманского населения, особенно после резни в Сребренице в июле 1995 г., когда погибли около 8000 мусульман, и жестокого минометного обстрела центрального рынка в Сараево в следующем месяце, унесшего жизни почти 40 ни в чем не повинных мирных граждан. По инициативе Ричарда Холбрука, который в то время был заместителем госсекретаря по делам Европы, были предприняты новые миротворческие усилия. Холбрук был блестящим дипломатом, чьи таланты и энергия могли сравниться разве что с его умением привлечь к себе внимание и обостренным чувством собственного «я». Последнее вошло в анналы благодаря телеграмме из Госдепартамента, извещающей о прибытии Холбрука в столицу одной из балканских стран; в сообщении не было бы ничего примечательного, если бы не язвительный заголовок: «Эго приземлилось».

Для русских война в Боснии стала еще одним болезненным напоминанием об их слабости. Хотя Ельцина часто раздражала жестокость и продажность сербского руководства, он не мог не помнить об общих славянских корнях с сербами в Белграде и Боснии. НАТО развертывало воздушное наступление, Холбрук активизировал американские дипломатические усилия, а русские тяжело переживали из-за того, что остаются на вторых ролях. Холбрук не особенно симпатизировал русским, но уважал их чувства. «Мы понимали, что, несмотря на возникающие время от времени разногласия с Москвой, – писал он позже, – с ней будет легче договариваться, если мы позволим ей участвовать в работе Контактной группы наравне с ЕС и Соединенными Штатами»[36].

В октябре Холбрук прибыл в Москву на первое заседание Контактной группы, которое должно было состояться в России. Я встречал его в аэропорту Внуково и целый час, пока мы ехали в Москву, наслаждался «шоу Холбрука» – этот человек одновременно говорил по телефону с госсекретарем Кристофером и сенатором Биллом Брэдли, непрерывно комментировал политику Вашингтона, сыпал вопросами о мелькающих за окнами автомобиля видах уже заснеженного Подмосковья, делал едкие замечания о русских и горько сетовал на необходимость попусту тратить время в Москве, когда так много всего нужно сделать на Балканах, причем срочно. В итоге, однако, визит Холбрука и неустанная кропотливая работа Тэлботта в Москве помогли сгладить обиды русских, убедить их поддержать, пускай и с неохотой, важнейшее Дейтонское соглашение 1995 г. и содействовать