Под влиянием этого главного гонителя нашего учреждения Конгресс ясно дал понять, что намерен получать дивиденды от окончания холодной войны, и в итоге урезал объем финансирования Госдепартамента почти наполовину по сравнению с 1990-ми гг. Не зная, чего ждать, администрация Клинтона решила опередить события, предложив самую радикальную перестройку вашингтонских учреждений национальной безопасности за последние полвека.

Госсекретарь попросила нас с Патом взять на себя руководство одним из направлений этой работы, а именно решением непростой задачи поглощения Государственным департаментом Агентства США по контролю над вооружениями и разоружению (АКВР) и Информационного агентства США (ЮСИА). АКВР, которое в конце 1980-х гг. возглавлял мой отец, было не таким крупным учреждением, как Госдепартамент. Там работало приблизительно 200 человек. После окончания холодной войны задачи, решаемые агентством, не утратили своей актуальности, но, безусловно, изменились. В состав Госдепартамента оно должно было войти практически целиком, без изменений. Мы ввели должность еще одного заместителя госсекретаря, чтобы включить в состав Госдепа все основные подразделения Агентства и перевести туда его сотрудников.

С ЮСИА дело обстояло сложнее. Актуальность его миссии как носителя публичной дипломатии, призванного знакомить другие страны мира с американской культурой, идеями и представлениями о будущем, а также разъяснять суть и основные направления внешней политики США, после окончания холодной войны не только не уменьшилась, но во многих отношениях даже возросла. На полную интеграцию ЮСИА в Госдепартамент ушли годы – слишком сильно различались кадровая политика и бюрократическая культура этих двух институтов. При этом, увы, была утрачена значительная часть огромного опыта ЮСИА в области публичной дипломатии и реализации различных программ. Болезненные последствия этих утрат мы почувствовали после трагедии 11 сентября 2001 г., особенно во взбудораженном исламском мире. Но еще более болезненно эти последствия проявились спустя десятилетие, когда Россия Путина начала проводить масштабные кампании по дезинформации.

Нам долго пришлось расплачиваться за сокращение издержек и консолидацию учреждений, продавленные сенатором Хелмсом. Почти четыре года в дипломатическую службу Госдепартамента практически не принимали новых людей. В следующем десятилетии это привело к острой нехватке служащих среднего звена, что серьезно помешало нашим дипломатическим усилиям после событий 11 сентября 2001 г., когда понадобились опытные дипломаты, способные занять ключевые позиции. История не заканчивалась в 1990-е гг. Мы не должны были тогда почивать на лаврах, дожидаясь, пока по планете победным маршем пройдет глобализация и влияние США само собой возрастет. Нам пришлось дорого заплатить за свою близорукость[42].

За два года работы на посту руководителя Исполнительного секретариата я узнал больше, чем хотел, о бюджетах, кадрах, инструкциях и процедурах взаимодействия с Конгрессом. Я понимал (во всяком случае теоретически), что эти знания рано или поздно мне пригодятся. Но на своей должности я совершенно не имел возможности заниматься дипломатической работой и поэтому мечтал вновь отправиться за границу.

Госсекретарь Олбрайт и Строуб Тэлботт, который теперь занимал пост заместителя госсекретаря, видя мое нетерпение, предложили поддержать мою кандидатуру на пост посла США в Иордании, но при одном условии: я должен был проработать в своей должности еще год, до лета 1998 г. От такого предложения трудно было отказаться – не только потому, что любой молодой дипломат мечтает стать послом, но и потому, что я был рад снова отправиться в Иорданию – теперь уже вместе с Лисой и дочерями. Слушания в сенатском Комитете по международным отношениям перед утверждением в новой должности прошли на редкость гладко, и в конце июля я был приведен к присяге Мадлен Олбрайт. Проработав в дипломатический службе Госдепартамента 16 лет, я снова возвращался в страну, где началась моя карьера дипломата.

* * *

В феврале 1999 г., накануне похорон короля Хусейна, я отправил из Аммана телеграмму президенту Клинтону, в которой напомнил ему высказывание, приписываемое Джону Фостеру Даллесу. В начале 1950-х гг. тот якобы сказал: «Король Хусейн – отличный парень. Жаль, что ни он, ни его страна долго не продержатся»[43]. Но прошло почти 50 лет, а Иордания все еще держалась, причем король был самым «старым» главой государства в регионе. В 1957 г. он пережил попытку переворота, в 1967 г. – страшную трагедию Шестидневной войны, а несколько лет спустя – «черный сентябрь»[44]. В разное время было совершено несколько покушений на его жизнь. Но король не только удержал Иорданию на плаву в условиях непрекращающихся потрясений на Ближнем Востоке, но и стал для иорданцев символом национального единства и создал пускай не очень устойчивую, но все же дееспособную экономику.

Летом 1998 г. перед Иорданией стоял целый ряд практических проблем, требующих особого внимания. Катастрофически не хватало пресной воды – ее потребление на душу населения было в 40 раз меньше, чем в США. Безработица превышала 20 %, остро стояла и проблема неполной занятости. Численность населения страны составляла примерно 5 млн человек и быстро росла, а объем ВВП не увеличивался – в отличие от внешнего долга. Скудость природных ресурсов обуславливала внешнеторговый дефицит – страна была вынуждена ввозить продовольствие и серьезно зависела от иностранной помощи. Хусейну приходилось регулярно принимать жесткие финансовые меры и постоянно урезать социальные расходы, что вызывало недовольство граждан. В такой ситуации король практически не имел возможности проводить серьезные экономические преобразования.

Хусейн правил страной уже почти 47 лет. По сути, он стал олицетворением Иордании, единственным гарантом единства нации. На более низких уровнях общество по-прежнему оставалось расколотым, его раздирали внутренние противоречия – как старые, так и возникшие недавно. Более половины населения страны имело палестинское происхождение. Население Восточного берега реки Иордан, жители городов и потомки представителей бедуинских племен, до нашествия палестинцев после войн 1948 г. и 1967 г. населявших суровые холмы и пустыни к востоку от реки Иордан, ревностно отстаивали свои политические права и привилегии. К тому же после операции «Буря в пустыне» в Иорданию хлынули сотни тысяч беженцев из Ирака. Еще одна, совсем свежая и продолжающая углубляться линия раскола проходила между недовольным своим положением полунищим населением восточных районов Аммана и других иорданских городов и демонстративно купающимися в роскоши богачами из Абдуна и других западных районов столицы Иордании.

Политическая оппозиция жестко контролировалась Главным разведывательным управлением Иордании. Время от времени Хусейн спускал пар, принимая тщательно выверенные либеральные меры. Так, в 1989 г. он позволил провести относительно свободные выборы и допустил создание правительства, в которое вошли исламисты. Его власть была абсолютной, но смягчалась внешней толерантностью и благородством, что выгодно отличало иорданскую монархию от других режимов в регионе.

Хусейн правил своей страной достаточно жестко, но далеко не так сурово, как его соседи. Длительное пребывание на троне, политическая прозорливость и поддержка друзей за пределами региона (прежде всего США) снискали Хусейну уважение других ближневосточных правителей – демонстрируемое, впрочем, крайне неохотно. Северный сосед Хафез Асад смотрел на Иорданию свысока. Когда-то, во