- Ты даже сегодня не можешь вести себя, как человек, - выдохнула тем временем Лера, глядя в сторону матери. – Зачем снова это делать? Мало было за прошедшие годы? Оставь. Рому. В. Покое! – процедила каждое слово, разворачиваясь в мою сторону.  

Я и не заметил этого. Как она стала сильнее за прошедшие три года. В ее глазах появилась твердость, а Ольга Георгиевна только стояла, открывая и закрывая рот бесчисленное число раз. Она не знала, что ответить. Злилась, я видел по ее дергающемуся глазу, но не могла ничего сказать.

- Лера? – мой тихий голос заставил вздрогнуть бывшую жену, будто очнувшуюся от шока. Она подняла на меня голубые глаза, такие родные и знакомые, моргнув несколько раз. – Ты в порядке?

- А ты? – ее встречный вопрос поставил меня в тупик.

Был ли я в порядке до встречи с бывшей тещей? Или женой? Может я уже давно не был самим собой, просто никогда этого не понимал. Возможно вовсе не пытался.

- Конечно, конечно в порядке, - кивнул ей, попытавшись улыбнуться и сунул промёрзшие руки по карманам зимнего пальто, втягивая носом воздух. Лера только головой покачала, явно мне не поверив.

Уже в вагоне метро, тупо уставившись в одну точку, я пытался переварить сказанные ею напоследок слова. Они засели в моей голове и никак не желали отпускать.

«Однажды, тебе придется простить себя, Ром»

Это возможно? Оно реально?

Ведь если простить себя, то придется принять все последствия своих решений и поступков.

Аня

Как стать самой тупой девочкой в мире? Подскажите, господин Друзь. Сначала облажалась с мужчиной, в которого влюблена, а теперь в квартире почти незнакомого парня. Немного чокнутого мажора, возможно вовсе психопата, – и я ему завариваю чай «Пуэр». В третий раз, кстати, ибо первые два он забраковал как неликвид.

Придирчивый, богатенький мудак.

Мне кажется, словно я в его просторной квартире горничной подрабатываю. И нянечкой, и домработницей. Аня принеси полотенце, подай телефон, открой окно. Аня смотай на кухню за едой, закажи суши, и, в смысле, ты не тут ни нанималась? Мы же друзья. Давай-давай.

- Ты заколебал, - раздраженно ставлю чашку на блюдце, в этот раз не пролив ни капли, хотя чай почти достигает края. Изящный китайский фарфор с журавлями издает треньканье при соприкосновении друг с другом, и Никита поднимает на меня насмешливый взор карих глаз. Он выбрасывает вперед руку, обхватывая длинными пальцами мое тонкое запястье, дернув прямо на себя.

Ему все равно что я в падении задела тумбочку и несколько капель демонического напитка пролилось на блюдце, залив одно крыло журавлика. И наплевать, что лежу поперек его тела. Ощущаю животом крепкие мышцы и ошарашенно пялюсь на розетку рядом с кроватью, из которой торчит зарядка для телефона.

- Какого… - выдыхаю на выдохе, замолчав, стоит ощутить его пальцы, скользнувшие вдоль моего позвоночника. По коже бегут мурашки и вовсе не от удовольствия, а от всепоглощающего страха, потому что тело сковал ужас.

Где были мои мозги, когда я согласилась приехать в порыве отчаяния? Глупая-глупая Аня, когда жизнь тебя хоть чему-то научит. Сама ведь не раз ругала девушек, которые точно бабочки, слепо летят в паутину. Мол, чего жаловаться. Сама же пришла. И теперь в точности повторяю их ситуацию, поддавшись на уговоры, на собственную обиду, взыгравшую из-за Романа.

Мы переворачиваемся в постели и, еще пару минут назад умирающий лебедь – это уже вполне себе полноценный хищник с красивой улыбкой на идеальном лице. В его внешности практически нет изъянов. За исключением двух немного удлиненных верхних резцов и холодного блеска в этом мареве. Они должны сиять, эти медово-коричневые глаза, - а в них лишь пустота и равнодушие.

Подо мной дорогой шелк постельного белья. Если бы не была так напугана, отметила бы, как на нем неудобно спать. Вечно задница сползает. Но сейчас в куче из одеяла, подушек и покрывала в голубо-серых тонах мы смотрим друг на друга. Обхватываю запястья его рук, которыми он пытается проникнуть мне под одежду и замечаю усмешку на губах.

- Убью тебя, - с трудом выдавливаю вместе с воздухом, закупорившим все дыхательные каналы и ощущаю, как начинают дрожать мои пальцы, едва способные удерживать его.

Это смешно, поскольку вырваться он может в любой момент. Просто пока не хочет. Лишь смотрит и медленно скользит по оголенной коже, задирая Ромину футболку, которую я одолжила. Благо джинсы успели высохнуть, хотя пояс еще влажный немного и неприятно прилипает к телу.

- Правда? – вскидывает темную бровь Никита, опускаясь ниже и высвобождая одну руку, дабы положить ее у меня над головой.

Поглаживает мои волосы, почти касаясь губами моих губ. Мне страшно, неприятно, обидно. Это совсем не то что я чувствовала с Ромой. Его кулон касается ямочки между ключицами и, кажется, будто серебро разъедает кожу. Дергаюсь сильнее, заставляя свое тело двигаться, но Ник не оставляет шанса. Перехватывает одну руку, заламывая ее до боли и переворачивая меня на бок. Второй пытаюсь ударить его, отбиться – бессмысленно. Воронцов сильнее и умнее, устраивается на мне, удерживает, а после мурлычет точно кот:

- Вот же ты дура, - после чего со смехом отпускает, устраиваясь вновь на кровати и тянется к пачке сигарет на тумбе, закуривая. Едкий дым с отвратительным запахом химического шоколада оседает в носу и горле. Кашляю, отворачиваясь и смахиваю слезы страха, с ненавистью бросая в него подушкой.

- Мудак!

А он лишь выдыхает порцию дыма, ловя снаряд на ходу и устраивает его у себя под головой, хмыкая. Тянется к многострадальному чаю и подносит кружку ко рту, изящно удерживая ее пальцами, делая глоток.

- Фу, гадость. Хреновая с тебя прислуга, Филатова, - фыркает, как ни в чем не бывало и легонько пихает меня ногой.

- Скотина неблагодарная, - огрызаюсь, все еще тяжело дыша и переживая в душе свой маленький личный кошмар.

Слез нет, осталась только злость. И бесконечная усталость, хотя день еще не закончился. Личные переживания вечером прошлого дня, затем дикая ночь и полное падение на дно разочарование.

Теперь это – пародия на изнасилование, хотя я видела, как ему было интересно. Более того, ощущала его возбуждение – Никита причинял боль и не осознавал этого. Но по какой-то причине остановился, будто сработал стоп-сигнал, несвойственный психопатам.

Убираю с лица волосы и с удивлением замечаю, как Воронцов хлопает подле себя. Наклоняю голову на бок, раздраженно спрашивая:

- Ты серьезно? Еще может у тебя на плече поплакать?

- Можешь поплакать, - лениво отзывается и снова кивает.

– Давай, котичек, подлезай. У меня сегодня на редкость лирическое настроение. Я даже послушаю слезливую историю о том, почему ты пришла с огромными глазами лимура и тремя засосами на шее, - хитро щурит взгляд, вновь поднося чашку к губам, проведя языком по своим зубам. А я ахаю от удивления, невольно потерев те места, где меня касались губы Ромы.