Вот так, плохо соображая – что она делает, зачем и почему, – Маша поднялась с дивана и просунула руки в рукава поданной Иваном куртки. Правда, куртку тут же пришлось снять – водитель принес два бронежилета, для Маши и Лайзы, – а на бронежилет куртка натянулась с трудом. Лайза вообще казалась пузырем, не могла прижать руки к бокам, зачем-то нацепила темные очки, и пухлые губы ее сразу стали казаться тонкими, сжатыми в ниточку.

Джип был подогнан к самому крыльцу, его задняя дверца – раскрыта. Сильные прожекторы освещали и крыльцо, и джип. Иван набрал номер и потребовал, чтобы прожектора отключили. Возникла заминка. Маша видела, как Иван нервничал, ей было жарко в плотно застегнутой куртке, ее раздражала Лайза, вставившая в уши наушники, включившая музыку на полную мощь. Искаженный звук любимых инди-групп был неприятен, музыка казалась Маше слишком причудливой, слишком эксцентричной, слишком простой, слишком таинственной, слишком чувственной, слишком меланхоличной, слишком мягкой, слишком нежной, слишком мечтательной, слишком гипнотизирующей, слишком резкой, слишком жесткой, слишком навязчивой, наивной, простой, закрученной. Маша знаком попросила у Лайзы наушники, та отрицательно покачала головой. Маша вытащила из кармана свои и подсоединилась к плееру Лайзы – обе они теперь составляли единое, соник-юсное, динозауэр-джуниорное целое, оглушенное и оглушаемое. Иван что-то сказал, Маша ему улыбнулась, кивнула. Иван кивнул в ответ, вновь начал говорить по телефону. Он рубил воздух правой рукой, Маша подумала, что совсем не знает этого человека, не знает – левша ли он или – правша, вот сейчас почему он держит телефон в левой руке, чтобы удобней рубить воздух, или потому, что ему удобней держать телефон в левой, подумала, что неплохо было бы попить воды, сунула руку в карман куртки, не нашла сигарет, знаком попросила сигарету у Лайзы, они обе закурили, Иван удивленно и осуждающе посмотрел на Машу. Ему не нравилось, что девушки балуются табаком, если бы курили по-настоящему, Иван был принципиальным противником баловства, ему хотелось серьезности во всем, в курении – в том числе. Иван и сам хотел закурить, но необходимость жестикулировать не давала ему возможности вытащить сигарету, и Маша, прочитав это его желание, сунула руку в теплый, наполненный крошками, скомканными листками бумаги карман куртки Ивана, вытащила оттуда мятую пачку сигарет, вытащила из пачки сигарету, вставила в губы Ивану, щелкнула зажигалкой. Иван прервал жестикуляцию, затянулся, вытащил сигарету изо рта, чуть наклонился к Маше и поцеловал ее в щеку. От поцелуя у Маши перехватило дыхание и стало тепло внизу живота, она подумала, что никогда не подозревала за собой такого, видела себя выше, такая телесная отзывчивость была почти что обидна.

Наконец прожекторы были погашены. Водитель открыл входную дверь и выставил наружу две китайские ширмы: между входной дверью дома и задней дверью джипа образовался коридор. Маша вступила в этот коридор, приглушенный свет из дома падал на ширмы, слева от Маши были красные птички, справа – золотые фигурки женщин с зонтиками, она улыбнулась птичкам, кивнула женщинам, засеменила и оказалась в джипе, где ее уже ждала Лайза, все в тех же темных очках, с теми же губами в ниточку.

– Ваши всегда убивают заложников! – прошипела Лайза. – Странно, что они еще не сожгли дом из огнеметов. И нас вместе с твоим учителем. И куда мы полетим?

– Не знаю, – призналась Маша.

– Явно не в Лондон! – хмыкнула Лайза. – Ну, будет что рассказать в Оксфорде!

Они обе, вновь соединенные через плеер, через инди-рок, сидели в джипе, но ни Иван, ни водитель из дома не выходили: водитель стоял в дверном проеме, Иван говорил по телефону. Маша вытащила один наушник из уха.

– Вы не дали нам никаких гарантий, мы – поставили ширмы. Вы нам не доверяете, мы – вам. – Иван нервничал, был многословен, слова не вылетали из его рта, а выстреливали. – Но я могу гарантировать одно – с Машей все будет хорошо. В любом случае. В любом! Вы понимаете? Да, дом заминирован. Да. Нет, я разминировать не буду. Не буду.

Я сниму коды взрывателей по мобильному, когда мы будем в самолете. Да, техника сложная, я не зря перебирал бумажки, Илья Петрович, не зря! Ладно, не буду ворошить старое, но не советую вам сюда и соваться. Не советую!

Маша посмотрела на Лайзу – та, видимо, уже репетировала свои рассказы в Оксфорде – и почувствовала, как завибрировала трубка мобильного телефона. Она еще раньше думала – почему ей никто не звонит? почему этого не сделал отец? – и в полной уверенности, что увидит на дисплее «папа» вытащила трубку из кармана: это звонила Тусик.

– Да! – ответила Маша.

– Машенька! – Тусик говорила взволнованно, быстро. – Маша! Они что-то затевают! Вам не дадут далеко уехать! Будь осторожна! Они…

Связь прервалась. Маша вытащила из уха второй наушник, посмотрела на Ивана: тот, продолжая разговор, удалялся в глубину дома, а водитель, видимо, получив распоряжение, снимал ширмы. Вот пространство между задней дверцей джипа и дверьми дома Цветкова стало свободным. Маша встала и спрыгнула на крыльцо.

– Ты куда? – одновременно, сзади – Лайза, спереди – водитель спросили Машу, но Маша, словно не слыша, вошла в дом. Водитель, не зная, что делать, суетливо пошел впереди нее, знаками подзывая Ивана, продолжавшего впечатывать слова в телефонную трубку, потом остановился, оглянулся и увидел, что Лайза, воспользовавшись моментом, перелезла через сиденья, уселась за руль джипа.

– Эй-эй-эй! – сдавленно крикнул водитель, развернулся и бросился к дверям, на бегу окликая Ивана. Лайза уже повернула ключ зажигания, мотор взревел.

Мимо лица Маши пролетела трубка телефона. Это Иван, увидевший, что происходит, таким образом пытался остановить, нет, не Лайзу, своего товарища, друга, соратника, водителя, но водитель не остановился, он выскочил на крыльцо, и тут же с разных сторон его пронзили летевшие бесшумно пули, до Маши донесся только треск рвущейся ткани куртки водителя, ужасный хруст его лобной кости; водитель по инерции сделал несколько шагов, даже ухватился за дверцу джипа, но джип начал движение, его пальцы лишь погладили дверцу, он упал вниз заливающимся кровью лицом; Маша закричала, очень громко закричала, бросилась к нему на помощь, но ее остановили крепкие руки Ивана.

– Маша! – только ее имя выкрикивал Иван, только ее имя, а Маша смотрела, как умирает тот самый человек, который – она была уверена – и сам убивал, то есть – смотрела как происходит некое уравнивание, некий поворот к гармонии, которой – Маша это знала точно – нет, не было и быть не может, смотрела, как, хлопая задней дверью, подпрыгивая на цветниках и клумбах, отъезжает джип с лихой Лайзой за рулем, и тут Иван захлопнул дверь дома, вытащил резким движением у Маши из кармана телефон и судорожно начал давить на кнопки.

– Как… Как тут надо?!

– Не кричи, – тихо сказала Маша Ивану, взяла у него телефон. – Кому ты хочешь позвонить?

– Пушкину! Твоему отцу, конечно! Это он все устроил, он поставил снайперов…

– Лайза уехала сама. Она ни с кем на связь не выходила…

– Откуда ты знаешь?! Откуда?!