– Ну, точно династия заговорщиков... – не удержался я от ремарки, аккуратно переползая на противоположную сторону оврага. Шафранов подал руку – я сунул свою, хотя мог бы и сам. Бездна за приятной беседой пролетела незаметно. – Стало быть, ты даже не знаешь, где он может находиться, этот юный предатель-заговорщик?

– Не знаю... – Стрижак уже полз, сосредоточенно пыхтя. – Но знаю, как попасть в Бурундус и захватить вертолет до Бушующих Духов... Это у Спящей Рыси... в смысле база в Бурундусе...

– Что такое Спящая Рысь, Александр Витальевич? Добрый человек уже сегодня упоминал этот топоним...

– Все-то тебе расскажи... Так и секретов никаких не останется... Кстати, как выйдем к реке, скажи своим людям, особенно коротышке, чтобы не хватались за все подряд. Местечко любопытное в плане естествознания. Сущая находка для биолога. Здесь произрастают деревья, которые не встретишь в других местах – даже в Каратае лишь в нескольких уголках... Из параллельного мира, видать, надуло. Группа биологов тут лет тринадцать назад составляла каталог, вот только пропали куда-то эти биологи... Плот будем делать из традиционной осины и ивы, каков бы ни был соблазн. Дерево щика вызывает головокружение, а вдохнешь в месте сруба – просто помрешь от удушья... Алтынник, параполис – их даже трогать нельзя, если не хочешь экземы или ожогов...

– И это гостеприимный параллельный мир? – не сдержал я усмешки.

– А это зависит от того, куда тебя занесет... Если в сектор «Би-4», то сущий библейский уголок. Если сектор «Каппа», то от души сочувствую – намудохаешься в этих джунглях... – Он уже перелез, и я подал Стрижаку руку.

Увлеченный беседой, он забыл о самом важном – поставил ногу туда, куда категорически нельзя ее ставить! На обломанный «клык носорога». Хрустнул выступ в скале. Стрижак вздрогнул и удивленно посмотрел на меня. В глазах мелькнула досада.

– Руку давай! – Я подался вперед.

Но его конечность выскользнула из моей – сантиметра не хватило, чтобы плотно сжать запястье. Увесистый обломок скалы вывалился из-под ноги и со свистом умчался вниз. Стрижак тоже рухнул, но успел ухватиться фалангами пальцев за бревно. Я видел, как побелели его пальцы, побелел он сам, скривились губы, поползли в ядовитую усмешку. Я бросился вперед, едва не вывалившись в пропасть, – хорошо, что Корович и Шафранов успели схватить меня за ноги. И вновь ускользнуло запястье...

– Какая неожиданность, Михаил Андре... – прошептали посиневшие губы, разжались пальцы.

Я висел над пропастью и видел, как он падает. Ударился об отвесную скалу, что-то выкрикнул. Удар о камни был настолько силен, что он отпрыгнул от земли, словно мячик, ударился снова. Голову размозжило, скелет превратился в набор щебенки. Он лежал, разбросав руки, мертвый, как никто другой. Как-то странно все это. Я замахал руками – меня потащили из обрыва. Ругалась Анюта, визжала Арлине, плохо представляющая в силу естественных причин, что такое хорошо, а что такое плохо...

* * *

Все эти события вокруг Стрижака остались для меня полнейшей загадкой. Кто он был, какие замыслы таил, собирался ли до самого конца быть нашим партнером? Мир не красят в черно-белое, не бывает абсолютно положительных и исключительно отрицательных персонажей. В каждом из нас есть что-то демоническое, что-то ангельское – оно и превалирует по мере обстоятельств. Так и проживаешь всю жизнь, не зная, кто ты такой... Мы не стали искать тропу на дно оврага – на это могли уйти остатки дня. Не очень-то красивый поступок, учитывая то, что этот парень спас наши жизни. Но что бы изменилось? Выжить он не мог. С сооружением могилы в каменистой почве мы провозились бы до утра.

Мы потащили плачущих женщин в сторону реки. Стрижак не врал – до берега оставалась сущая малость. Скалы оборвались, и мы вошли в какой-то странный лес, напоенный звуками и ароматами. Практически бескорые, причудливо извитые стволы деревьев, растущие какими-то пучками. Листва свисала с них беспорядочными метелками – невиданно крупная, напоминающая очертаниями дубовую, испещренная яркими сетчатыми прожилками. Стелился подлесок – в известном роде папоротник, но более мягкий, ажурный, похожий на снежинки. Птицы порхали с ветки на ветку – не сказать, что попугаи, но достаточно яркие, с длинными иглообразными хвостами. «Ничего не трогать, – предупредил я, – быстро проходим. Река уже близко». «Это что – музей?» – возмутился Степан и рубанул по «папоротнику» «волшебным посохом». Нервы у парня сдавали, но при чем тут остальные? «Что творишь, идиот?!» – взревел я, оттаскивая коротышку за шиворот. Но дел он уже натворил. То ли пыльца, то ли еще какая субстанция сорвалась с пушистых веточек, закружилась поземкой. Люди кашляли, чихали. Горели щеки, и дико кружилась голова. Коротышка сделался пунцовым, дергался, вырывался. Я отобрал у него палку и отвесил добротного пенделя.

– Это достаточно тонкий намек, придурок?!

Он бросился бежать, мы все помчались за ним, отряхивая с себя эту едкую гадость. Вырвались из леса на простор. Впереди, за ивовым леском, уже блестел Шалдон. Мы попадали на косогоре и долго приходили в себя. Кружилась голова, я пытался встать – земля умчалась из-под ног... Мы очень медленно приходили в себя. Зудела кожа, трещали уши; все были пятнистые, говорили, заикаясь, таращились друг на друга, как на каких-то пришельцев.

– Надеюсь, это не смертельно... – бормотала Анюта, рассматривая в зеркало свою пылающую мордашку, трогала лицо, ужасалась. – Господи, я такая жесткая... ну, прямо как секс с геологом...

– Степан, ты ведешь себя как последний баран, – выразил я всеобщее мнение. – Учти, если будешь так и дальше, тебе быстро доставят черную метку...

– Моя бы воля, я бы эту жертву генетической мутации – да башкой об дерево... – стонал Шафранов.

– Простите, Михаил Андреевич, – сконфуженно бормотал Степан. – Ну, находит иногда, люблю подурачиться... Слушайте, у вас лицо – ну, словно из двух половинок, и одна из них вот-вот отвалится... Ой, не бейте! – Он откатился, уселся на скрещенные ножки и принялся усиленно расчесывать лицо.

– Домашний любимец, блин... – проворчал Корович.

Впрочем, долго «любимец» не горевал. Поражение пыльцой неведомых растений не носило летального характера. Восстанавливалось дыхание, жжение становилось терпимым, а ругань людей, требующих экзекуции, – потише.

– Вперед, господа? – заулыбался коротышка. – Вода уже рядом! – Он подпрыгнул, схватил свою палку, которую я почему-то не выбросил. – Рубим плот, и вперед – к новой жизни!

И Степан помчался к реке, махая «волшебным посохом».

– Ага, там нас покусают дикари, и мы обретем долгожданную свободу, – проворчал Корович.

– Ну и ну, Михаил Андреевич, – покачал зачумленной головой Шафранов. – Твой питомец точно больной на всю крышу...

Мне удалось призвать коротышку к порядку и убедить людей в серьезности предстоящей миссии. У нас был всего один топор – отрадно, что он не улетел в пропасть вместе со Стрижаком. Сначала мы разбили лагерь – в том месте, где лес отступал от реки, образуя покатую, обнесенную каменной изгородью чашу. Соорудили шалаш, натаскали дров, чтобы вскипятить воду в единственной кружке, подсчитали имеющиеся продукты. Нужен план конструкции, объявил Шафранов и назначил себя главным инженером проекта. Я не возражал – трудно руководить тем, в чем не разбираешься. Рубим только осину, настоял я. В крайнем случае иву или ольху. Никакой не известной флористики. Вязать бревна будем стеблями лиан (видел я в «дурманящем» лесу что-то подобное, увивающее деревья), но в экспедицию за ними отправятся лишь вменяемые члены команды, и добывать эту штуку будут при условии ее относительной безвредности.