– Достали, суки!!! – И он открыл беглый огонь из «кипариса», игнорируя пролетающие мимо «снаряды».

Наконец-то настал перелом! Существа продолжали бежать за нами по берегу. Но вот споткнулся один, покатился с обрыва в воду. За ним еще двое съехали вниз, разложились на камнях. Поднялись мы с Шафрановым, и к трескотне «кипариса» добавилось зычное уханье помповиков. Существа срывались с камней и падали с диким ором – кто на землю, кто в реку. На воде покачивались трупы. Живых становилось меньше, они начинали беспорядочно метаться, увертываясь от пуль. Бомбежка прекратилась. И тут уж мы оторвались! Могли бы не стрелять – уже отплыли на приличное расстояние, но ярость взывала к мести. Корович вытряхнул опустошенный магазин, вбил новый, и, пока он расстреливал боезапас, мы с Шафрановым лихорадочно перезаряжали. А потом ловили в прицел разбегающиеся фигурки в лохмотьях и сбивали их с камней и террас, как мишени в тире. Они что-то кричали нам вслед на своем неподражаемом рыбьем языке и потрясали конечностями. Я выпустил последний в обойме патрон и перевел дыхание...

Не тут-то было! Взметнулся столб воды, и с ревом, от которого я чуть не оглох, из реки выпрыгнул тот самый пловец, которого я не удосужился пристрелить! Удар был ниже пояса. Подобного явления никто не ожидал. А этот «доисторический» уже запрыгнул на плот – он был верткий, словно обезьяна. Пролетел по бревнам метровое расстояние, отделяющее короб от воды, исполняя горловую песню – страшный, кудлатый, с нездоровым цветом лица и жесткими кучерявыми волосами, повалил меня, а поскольку не знал ни одного приема из боевых искусств, принялся банально душить. Я не успел ничего почувствовать, только испугался. Неясно, на что он рассчитывал – победить вооруженных людей? У отдельных особей этого племени, похоже, отсутствовал инстинкт самосохранения. Даже выбравшись из воды, он обладал неповторимым запахом. Беззубая пасть разверзлась над моей израненной душой... В этот момент Шафранов с наслаждением и вонзил ему нож в спину. Дикаря выгнуло, он слетел с меня, начал извиваться, при этом оттоптал ногу причитающей Арлине. Кровавая пена потекла по бороде. Присутствие этого парня в нашей компании становилось каким-то тяготящим. Корович выстрелил ему в сердце из «стечкина» – хорошо хоть не в голову, мы бы тут не отмылись. Не сговариваясь, мы схватили этого грязнулю за конечности и, раскачав, выбросили подальше. Арлине в тихом ужасе уставилась на Шафранова, очищающего нож пучком травы.

– Сколько я зарезал, сколько перерезал... – шутливо пропел Шафранов и подмигнул девушке: – Не одобряешь, красавица? Недостаточно гуманно? А по-моему, в самый раз.

– Ваш приятель прав, леди, – проворчал я. – Это был максимум гуманности, что мы могли себе позволить.

– А мелкий где? – внезапно спохватился Корович.

Мы чуть не задохнулись от ужаса. Коротышка пропал! Я помнил, как Степан орал от боли, но совершенно упустил, как он навернулся с плота. Я перебрался через ограждение короба, начал метаться. Плот, потерявший управление, неспешно дрейфовал по стремнине. Метров двести до меандра. По глади воды еще разносились крики, но эту часть путешествия мы уже проехали. Где Степан?! Я стоял на краю суденышка, всматриваясь в мутную реку. Не может быть! Сердце сжалось – чертов коротышка... И чуть не вскричал от страха, когда цепкая ручонка схватила меня за щиколотку. Собрался пнуть ее владельца, но тут из воды образовалась пучеглазая голова «водяного». Смеясь от радости, я выволок Степана. На него было жалко смотреть, хотя кому-то могла понравиться отличная шишка на лысом черепе, отливающая ультрамарином.

– Ничего, что я нарушу вашу интимную атмосферу? – ядовито осведомился Степа, делая страшные глаза. Пассажиры закричали от радости, а громче всех Анюта – вывалилась из короба, стала его тискать, как меня уже год не тискала.

– Да ладно вам, нашли хомячка. – Степан раздраженно вырвался и забрался в короб. Уставился букой на уплывающую косу, где еще мельтешили черные фигурки, сплюнул через пробоину в зубах:

– Поразвелось, понимаешь, шпаны...

Я вооружился запасным шестом и, пока Степан отходил от стресса, вписал наш плот в излучину. И вновь работала аварийная бригада, латая пробоины и скрепляя стеблями разъезжающиеся бревна. Потери были не чудовищные, но болело сильно. Каждому досталось. Мы разодрали походную аптечку, которую рачительный Степан свистнул из микроавтобуса Крупинина; врачевались какими-то мазями, глотали обезболивающее, делили ограниченный запас бинтов. Каждый выставлял себя наиболее пострадавшим. Шафранов жаловался, что ему повредили селезенку и сломали указательный палец на правой руке, а это самый ответственный палец – им чешут переносицу, ковыряют в ухе и нажимают на спусковой крючок, когда требуется кого-нибудь убить. Корович жаловался на оба опаленных уха, Анюта – на общий стресс и разочарования в жизни, я – на все помаленьку, особенно на плечо. Арлине отбило пятую точку – она переворачивалась, чтобы минимизировать ущерб, когда по навесной траектории влетела «мина», и теперь ей было очень неловко. А Шафранов уверял ее, что бывает и страшнее и что он обязательно осмотрит рану, когда ситуация нормализуется и не будет такого количества осуждающих взглядов. Но рекордсменом по обретению ущерба в этот день был Степан. К нему сегодня было самое трепетное отношение.

– Что за гопы такие? – ворчал он, ерзая с боку на бок.

– Да уж, такие зайки... – вздрагивала Анюта.

– Они тупые, как ишаки, – фыркал Корович.

– Еще тупее, – фыркал Шафранов. – Уж явно не ослепленные разумом. Но такая злость, прости Господи... Это же волки готовые! Просто плыли, никого не трогали... Или неурожай у них тут, голодный год? Но ведь в лесах, если покопаться, какого только зверья не сыщешь! Опять же, рыбы до хренища в Шалдоне...

– Инстинкт у них, – неохотно предлагал я спорную версию. – Были люди как люди... ну, может, не сами, а их мамки с папками. Какого только мусора не выбрасывают в Каратае... Кто-то сам бежит – от сектантов, от «плантаторов». Теряют человеческий облик довольно быстро. Сбиваются в стаи, выживает сильнейший, язык вроде уже и не нужен. Прекрасно знают, в каком ареале они могут промышлять, и за пределы своей территории – ни ногой. Любой незнакомец – посягатель на их родную землю... Короче, – я раздраженно махнул рукой, – сам не знаю, что за братва такая. Шелупонь, короче, местная. Поосторожнее бы надо...

* * *

Местные племена нам больше не докучали. Возможно, заслышав стрельбу, решили не лезть на рожон и не демонстрировать нам свои племенные обычаи. Плавание продолжалось. Река изгибалась – то на девяносто, то на сто восемьдесят градусов. Частенько по положению солнца мы определяли, что плывем в обратную сторону. Идея Коровича была не лишена оснований – пристать к берегу, забраться на скалу и провести рекогносцировку местности. Судя по времени и примерной скорости течения, мы проплыли порядка пятнадцати верст, но насколько продвинулись на восток – вопрос оставался открытым. На обед у нас были остатки оленины и последняя ветчина в вакуумной упаковке производства Омского («нефтеперерабатывающего», – пошутил Шафранов) завода. По завершении трапезы я торжественно объявил, что еда кончилась и чтобы по поводу «покушать» меня больше не доставали. Публика встретила новость глухим недобрым урчанием. Степан начал думать, как бы выловить что-нибудь из реки, но в силу отсутствия элементарных снастей предложить смог только динамит, что мы решительно отвергли. Покуда к нашей стрельбе духи отнеслись снисходительно, но где гарантия, что поблажки продолжатся? Шафранов прочел популярную лекцию, что суеверия – это одно, а злые духи – другое; они реально существуют, причем независимо от нас и нашего мнения об умственной неполноценности собеседника.