играет на невидимом саксофоне. Мэри отрицательно помотала головой.

– Закончи войну, которую ты начал, и окажешься на свободе. Подпиши бумагу, что не имеешь никаких претензий к семье Келвин и обязуешься больше никогда не плести вокруг них паутину.

– Вы хотите мою подпись? – комичным голосом переспросил Тауэр. – И куда вы с ней пойдёте? В суд? Лилия, объясни своей подруге, кто на самом деле управляет миром и почему ни один суд не вынесет указ против тхари.

– Тебе же нужна была подпись Лилии, – заметила Мэри. – Без неё ты не смог бы развалить «Транстек». Значит, подписи до сих пор имеют значение.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать два, – ответила Мэри.

– Двадцать два, – задумчиво повторил Тауэр. – Ну, тебе простительно, учитывая отсутствие образования.

– Я бакалавр и почти окончила университет.

– Я говорю не про научное образование. Понимаешь ли, Эдварда боялись, «Транстек» держался только на нём. С его уходом корпорация начала разваливаться. Эти девяносто триллионов долларов были стоимостью корпорации только под его управлением. В эту сумму входило всё: стоимость инфраструктуры, работников, технологий, но также и доверие инвесторов, личные связи, авторитет, даже устные договорённости. Эдвард выстраивал корпорацию кропотливо, элемент за элементом, и всё держал под контролем. Это как карточный домик, он большой, красивый, но очень неустойчивый. С его смертью пропали все личные связи, авторитет, страх. Это, по некоторым подсчётам, составляло большую часть стоимости «Транстека». Доверие к корпорации сильно упало, и теперь на неё будут нападать все, кто захочет кусок пирога. Оставшиеся тхари больше не боятся, все знают, что скотина и мразь Эдвард умер. Никто посреди ночи не ворвётся в их дома, не заберёт в тайное место их детей, а Эдвард был на такое способен, и все это знали. Медленно, но верно «Транстек» начал угасать. Двадцать лет – и от него ничего не останется. А всё почему? Потому что никто не боится Елизавету и её приёмышей. Уж простите, но вы слишком благородны, как сами выразились.

– Благородство – это положительная черта, а не отрицательная, – возразила Лилия, подходя ближе.

– Для средневекового рыцаря, возможно, и то в песнях да балладах. Благородство – это слабость, а слабость никак не вяжется с властью. Благородство – это миф, выдуманный победителями для проигравших. Благородство не для бизнесменов. Я не начинал эту войну, я её лишь приблизил. «Транстек» развалится независимо от моих или ваших действий. Если не верите, спросите у Елизаветы. Она намного старше вас и уж точно это понимает. Вот почему подписи против семьи Келвин имеют значение, а против меня – нет.

– Ты начал эту войну, значит, сможешь закончить, – ответила Мэри. – Можешь философствовать сколько угодно, нам нужно практическое решение.

– Я её не начинал, я её возглавил. Я лишь сёрфер, вставший на гребень огромной волны. А смерть Эдварда – землетрясение, создавшее её. Никто не сможет остановить цунами, можно лишь расслабиться и получать удовольствие, наблюдая, как рушится чужая империя. В конце концов не мой город окажется под водой.

– Всегда есть выход, – произнесла Лилия. Она почувствовала жгучее желание выиграть в этом споре. – Мы уничтожим ваши армии, а корпорации поглотим. Мы не остановимся, пока в посёлке не останется никого, кроме семьи Келвин. Мы будем последними и единственными тхари.

– А платить вы своей армии чем будете? – усмехнулся Тауэр. – Последние дни я не имею возможности следить за ценными бумагами, но рискну предположить, что ваши акции по-прежнему летят в пропасть. А у всех остальных растут.

– А вот и нет, акции замерли на отметке в двести сорок долларов за единицу, капитализация «Транстека» остановилась на десяти триллионах и больше не падает.

– Без обид, девочки, но из вас бизнесмены, как из вязальных спиц – космический корабль. Когда ко мне приходит Елизавета, чтобы обсудить положение дел, у нас намного более конструктивный диалог, без объяснения очевидных истин. Скорее она мне что-то объясняет, а не я ей. А вы ничего не сможете придумать. Не доросли ещё. И вообще, в этой клетке не так уж и плохо. Я славно отдохнул без работы и забот, голова прочистилась, будто я месяц живу где-то в горах. Я даже освоил технику дыхания, про которую говорил мой йог.

– Ладно, Лилия, – произнесла Мэри. – Пойдём эволюционировать, а то мы явно не доросли до этого типа.

Позади раздались шаги, и Лилия обернулась. Её телохранитель, обычно находившийся на почтительном расстоянии, приближался к ней. Вид у него был, как обычно, непроницаемый.

Подойдя ближе, он кивнул в сторону главного здания зоопарка. Там находилась администрация и комнаты персонала.

– В чём дело? – спросила Лилия.

В ответ телохранитель снова кивнул в сторону здания администрации и потряс телефоном в левой руке. Он был немногословен.

– Меня зовут туда?

Утвердительный кивок.

– Кто?

Неясным движением ладони телохранитель изобразил кого-то вышестоящего.

– Зак, ты можешь хоть раз выразиться нормально? Я знаю, что ты умеешь говорить. Я видела, как ты поёшь в караоке на свой день рождения.

Глубоко вздохнув, Закофилд открыл рот и после паузы произнёс:

– Мать зовёт.

– Вот видишь, не так уж это и трудно.

В указанное место Лилия добралась за две минуты. Беспорядок в городе продолжался, но в гораздо меньшей степени, поэтому с каждым днём в зоопарке становилось всё больше персонала. Они готовились к открытию в ближайшую неделю. Многочисленные работники осматривали животных, дроны подметали территорию и очищали вольеры. Тауэра тем временем готовились перевезти в казино «Люмьер де Парис».

Впереди собралась толпа, и все были возбуждены. У склада со стороны служебного входа находилось человек двести, большинство в военной форме.

Лилия протиснулась сквозь толпу, Мэри и Зак следовали за ней. Елизавета сидела на лавке в тени, положив руки на колени. В такой позе, должно быть, медитировали монахи.

– Звала? – спросила Лилия, приближаясь к матери.

– Помнишь Назара Богданова? – спросила Лиза.

– Друга Андреса?

Назар Богданов был лучшим другом Андреса и сыном Демьяна Богданова, владельца сети по производству строительной техники. Во время жизни в посёлке не проходило и дня, чтобы Назар не пришёл в дом семьи Келвин и не встретился с Андресом. Ему было двадцать шесть или около того, и выглядел он ещё более крупным, чем Андрес. Если брат Лилии старался по возможности употреблять безопасное спортивное питание, то Назар не имел ничего против химии и выглядел как гора мышц в вакуумной упаковке. Дед Назара был близким другом Эдуарда, поэтому их семьи считались дружественными. Однако после смерти Эдуарда эта связь разорвалась.

– Назар позвонил, он едет сюда, – коротко ответила Лиза. Вид у неё был мрачный до ужаса.

– Мам… – начала Лилия.

– М?

– Наш отец действительно был таким, как о нём говорят члены коалиции?

– В каком смысле? – спросила Лиза.

– Тауэр говорит, что Эдуарда ненавидели все тхари. Что он был точно таким же, как остальные. И я подумала, если его ненавидели все, кто знал лично, может, он был плохим человеком?

– Смотря кого считать плохим, – философски заметила Лиза.

– То есть я знаю, что простые люди уважают Эдуарда. Многие считают его единственным нормальным тхари. Но ведь никто из них не знал его лично, у простых людей мнение о нём сложилось благодаря работе пиар-отдела и купленных медиа.

– Эдуарда ненавидели все остальные жители посёлка, потому что он был самым влиятельным. Если бы самым богатым был Чарльз, то ненавидели бы его.

– Тауэр сказал, что Эдуард вполне мог ворваться к кому-нибудь в дом и похитить его детей, чтобы иметь рычаг давления.

На секунду Лиза призадумалась.

– Не слышала, чтобы Эдуард когда-нибудь делал подобное, но мне кажется, он был на такое способен. Важно не то, что ты можешь сделать, а то, чего от тебя ждут. Эдуард запугал остальных тхари, и этого было достаточно.

– Серьёзно? – удивилась Лилия. – Он мог такое сделать?

– Почти наверняка, – подтвердила Елизавета. – Хотя нет, даже было однажды. Один репортёр застал Эдуарда без штанов на вечеринке нашего общего друга, это было лет тридцать назад. Он хотел опубликовать снимок и даже отказывался от взятки. Тогда я дала Эдуарду контакты Клайда Ирвинга, дедушки Мэри, но они не понадобились. Эдуард нанял каких-то своих знакомых, чтобы они ворвались в дом репортёра и выкрали его дочку