никто не знает, но не успела она закончиться, началась эпидемия, а потом пожар совсем добил поселение. Остатки жителей, из тех, кто не погиб, сбежали в другие поселения. От Рачительного осталась только воспоминание, да церковные книги. Один из ученых даже посвятил этим книгам статью, рассуждая, правда ли эти записи были сделаны в Рачительном, или попали из какого-то другого поселения? Потратив десяток страниц, автор так и не пришел ни к какому выводу.

Отложив листки, Семен вздохнул и глянул на часы. Время встречи с новой заказчицей приближалось. Он осторожно провел ладонью по спинке кота, встал и направился к двери. Кошачий хвост дважды недовольно стукнул по покрывалу.

— Ну что поделать, Кусимир, у меня дела, — сказал ему Семен.

Глава 13. Одержимый демоном.

Заказчицу он почуял сразу. Волны серой тоски мягкими кольцами стелились по полу. В них не было агрессии, или ненависти, только глубокое горе. Целое море скорби текло рекой, исходя от одной единственной сгорбленной фигуры.

На первый взгляд не скажешь кто это, мужчина, или женщина. Мешковатая куртка, капюшон. Человек прячется в одежде, будто в засаде, затаился, втянув в плечи голову. Кашлянув, Семен сел рядом, вытянул ноги.

— Здравствуйте.

Женщина глянула на него испуганно, кивнула:

— Добрый вечер.

— Я вас слушаю.

Семен прекрасно знал о чем пойдет речь, но хотел, чтобы она сама все рассказала. Звук её голоса и язык тела расскажет больше любых слов.

— Мой муж… вы не знаете? — она посмотрела с каким-то отчаянием, будто хотела, чтоб он сказал: да, знаю! Семен промолчал.

— Он убил соседей. Троих. Из ружья.

Она говорила едва разжимая губы, а внутри кипело недоумение. Его было так много, что Семен прекрасно мог представить, как она говорит таким тоном что-то вроде: «Мы приехали на дачу вчера. А там расцвели яблони. Посреди зимы». Удивление. Недоумение. Потрясение, вот что идет сначала, а уже потом стыд, отчаяние и горе. Горя совсем мало, на кончике ножа. Она еще не поняла ничего, она еще не верит.

— Он никогда не сделал бы такого!

— То есть, вы думаете, он не делал?

Она вдруг разозлилась:

— Да нет же! Сделал!

Семен развел руками:

— И что же? Вы удивлены?

— Вот именно то! Не мог — а сделал!

Промолчав, Семен обернулся, кивнул бармену:

— Одно капучино, принесите нам, пожалуйста.

Тот глянул удивленно, в кафе не было официантов, но кивнул.

— Он взял ружьё, я видела. Это был муж. Но это был не он. Вернее это был он…

— Но его как подменили? — попробовал понять Семен.

Женщина подняла на него огромные, удивленные глаза, Семен еле успел опустить взгляд.

— Нет… как будто его заговорили.

— Что вы имеете в виду?

Бармен принес кофе, покачал головой, будто сам себе удивляясь, поставил чашку и ушел.

— Это вам. Пейте, — предложил Семен. — Пейте и говорите. Кто его заговорил? Когда? Почему вы так думаете?

Она обхватила чашку двумя руками, сжала так, что пальцы побелели, сделала глоток. Её вдруг затрясло мелкой дрожью. Она благодарно кивнула:

— Спасибо! Оказывается я вся замерзла и даже не заметила! А про моего мужа, я вам все расскажу! Он был тихим, мирным. Добрым его бы никто не назвал, но он был справедливым. Понимающим. Меня уважал очень и держался с людьми гордо. А пол года назад ему начали сниться сны.

Она сделала глоток и продолжила.

— Сны, будто бы про него, будто себя видел во сне он, а вроде не себя. Видел наш дом и меня там видел, только я вела себя по другому и он сам будто был другой. И дом вроде наш, а все не так, как тут; и все как у нас, но не такое. Ему эти сны нравились, очень… и он мне про них рассказывал. И говорил: вот, если бы так и вот так поступили, жили б иначе. А потом те, из снов с ним начали разговаривать. С того все и пошло.

— Те из снов, это я так понимаю ваши тени?

— Тени? Не. Это как мы, такие люди, только их нет, они у него во сне. И вот они и говорили с ним. Всякое рассказывали, завлекали… и они его и настроили…

— Ваш муж пьет?

— Что вы! Нет! — как-то яростно выкрикнула она и Семен прищурился:

— Совсем не пьет, или бросил?

Она поморщилась:

— Он пил, врать не стану. Но раньше! Лет десять уже как совсем бросил. Другим человеком стал. Я теперь чаще него пью. Вот так.

— То есть теперь он бросил, а раньше пил… и ему начали сниться сны, где он, только другой он, разговаривает с ним. И что он говорил там, во сне?

— Он бросил пить десять лет назад, когда заболел. С тех пор вовсе не пьет. И раньше пил, но ничего такого прям не делал! Работал, вещи не пропивал.

— Так что он, другой он, во сне сам себе говорил? Расскажите.

— Что все вокруг виноваты! Все.

— В чем же?

Она пожала плечами:

— А во всем. Что квартира у нас двушка, а не трешка…

— Погодите, в этом кто виноват?

— Ну Петров, кого он застрелил, про него во сне говорили. Петров работал с мужем. В то время, когда еще квартиры людям давали. И нам тогда дали. По всему должны были трешку дать. У нас дети разнополые и родители с нами. А трешку не дали. Петров ляпнул: мол зачем им отдельная комната, они уже троих родили, пора и успокоиться.

— А Петров так правда говорил?

— Конечно говорил! При всех.

— А этот… Петров, вас не любил? Или вашего мужа?

— Так он же пошутил! Шутник был, молодой… а трешку нам не дали. Не из-за него же не дали! Он-то квартиры не раздавал! При чем он тут?

— Понятно. Что еще говорили голоса?

— Что жена Петрова подложила нам под дверь ведьмин мешочек. Мама мужа, свекровь моя, коврик вытряхивала, коснулась его. И умерла. Её муж тоже застрелил.

— А ваша свекровь умерла недавно? И заболела перед этим?

— Умерла. Давно-о! Давно умерла. Ничем не болела. Дура старая и все, не сиделось ей, такой характер. Она на дачу поехала, одна, никому не сказала из нас. Мы бы не пустили одну. Она с электрички шла, ногу сломала и три дня лежала там, у дороги. Так и умерла. Никто не заметил, она же в овраг скатилась и лежала! Вот ведь что!

— А жена Петрова её ненавидела?

— Не знаю. Чтоб совсем ненавидела, такого не было, но свекровь была глухая и любила рано вставать и