Она оторопело уставилась на кухарку.

– Как это, неживая – спросила она, чувствуя, как от лица отливает тепло.

Кухарка поморщилась, словно ей наступили на палец, в глазах мелькнуло что-то вроде досады, но на таком одутловатом лице сложно рассмотреть. Она запыхтела, отвернулась и стала усердно крутить тушку на вертеле.

Женя не отступала.

– Что вы имели ввиду? Что значит, неживая?

Бросив на нее досадливый взгляд, кухарка нехотя произнесла:

– Больно много вопросов задает леди о простой служанке. Не берите в голову. Лучше идите к столу. Вы ведь завтрак искали?

– И скала, – мрачно отозвалась Женя.

– Тогда идите сюда, – позвала кухарка, выдвигая из-под стола еще одну табуретку. – Вам тут будет удобно.

Подозрительно косясь на женщину, Женя все же приблизилась и опустилась на сидение. Кухарка тот час же подхватилась и принялась носиться по кухне, как авианосец, собирая тарелки, чашки и пиалы. Она накладывала кашу из небольшого казанка, резала фрукты, лила мед, делала небольшие бутерброды с сыром.

Женя смотрела на эти телодвижения с интересом, хотя подозрительность не ушла. Женщина явно поняла, что сболтнула лишнего, и теперь всеми силами пытается отвлечь внимание. И хотя понять, что такого в этой бледной Сэнди узнать хотелось, но, когда перед ней опустилась тарелка ароматной каши с ягодами и медом, в голове осталась лишь одна мысль – еда.

– Ешьте леди, ешьте, – подбодрила ее кухарка. – Вам силы надобны.

Перед тем, как начать, Женя скрупулезно осмотрела серебряную ложечку и, лишь убедившись, что она чистая, отправила первую порцию каши в рот. Через несколько мгновений она уже уплетала за обе щеки и кашу, и бутерброды, и все, что подсовывала кухарка.

Пустота в животе стремительно заполнялась, и когда она совсем исчезла, Женя довольно выдохнула, отодвигая тарелку.

– Фух, – сказала она и вытерла лоб. – Спасибо. Накормили, как положено. А то я почти два дня не ела.

Кухарка всплеснула руками.

– Два дня! Как же это так? То-то и смотрю, что господин вас не трогает, по дому гулять отпускает.

Женя тут же насторожилась, мышцы напряглись, будто сейчас придется прыгать и бежать.

– Отпускает? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.

Кухарка кивнула, забирая пустую тарелку. Она отнесла ее в мойку, чего, как помнила Женя, в этом времени быть не должно. Затем вернулась и села на против с другой стороны очага.

– Наш господин, он пылкий, – проговорила кухарка с усмешкой. – Чего уж таить, коли все знают? А чего бы не быть? Молодой, богатый, красивый. Да будь я лет на десять моложе… Ух. Не упустила бы своего. Хотя бы разок. Леди, вы покраснели? Я не то болтаю, да?

Женя действительно ощутила, как потеплели щеки, но в ответ сказала:

– Нет-нет, все в порядке. Это просто свет от очага.

– А, ну коли так… – протянула кухарка, все еще пытаясь вглядеться ей в лицо. – Вы-то молоденькая совсем. На глаз, поди, едва восемнадцать.

Женя даже приподняла бровь. Она знала, что выглядит свежо, благодаря питанию, фитнесу и передовым технологиям косметологии, но не думала, что настолько. И хотя в свои двадцать пять колоть ботокс рановато, но все же маски и массажи и впрямь способны на чудеса.

В груди растеклось приятное чувство, какое бывает, когда вдруг твои старания оценивают по достоинству. Она откусила от маленького пирожка с капустой, которые услужливая женщина пододвинула в тарелке, и поинтересовалась:

– А что, у лорда часто, гм, гости бывают?

Кухарка прыснула, всплеснув руками.

– Часто? А вы как, думаете, госпожа?

– Я думаю, что господин ваш тот еще кобе… ловелас, – проговорила Женя.

Этот факт, косвенно подтвержденный кухаркой, почему-то уколол. Университетская любовь была провалом, который Женя записала на свой счет, хотя подруги хором говорили – она не виновата. Просто баскетболист бабник, каких поискать, и не достоин ее, и вообще надо забыть его и послать ко всем чертям. И Женя верила, что так и есть. Но осадок остался.

И вот сейчас, несмотря на ситуацию, время и место, на секунду мелькнуло ощущение, что бывает иначе. А не только как с баскетболистом или еще хуже – с бывшим компьютерным червем, который грудь от ягодицы отличить не мог. Прикосновения лорда Фэйна казались искренними, ибо сложно поверить, что такие пальцы могут врать.

Но кухарка быстро вернула с небес на землю.

Взгляд полнотелой кухарки стал мечтательным, она подперла ладонью щеку и уставилась в потолок.

– Ловелас, – протянула она с придыханием. – Зато какой. Я бы чести не пожалела, чтоб хоть разок, с таким ловеласом станцевать.

На секунду Жене показалось, что она не в восемнадцатом веке, а где-то в кафе, во вполне двадцать первом, слушает о страданиях подруги.

Только это не подруга. И не кафе.

– Значит, слухи о маркизе правдивы? – решила уточнить Женя.

Кухарка как-то встрепенулась и посмотрела на нее тревожно.

– Какие именно слухи, госпожа?

– Ну… – протянула Женя, – что он околдовывает дев и лишает их невинности. Или чего там можно лишить?

– Никого он не околдовывает, – резко заявила служанка. – Разве можно винить цветок в красоте? Так и наш господин. Бог одарил его талантами. Разве можно за это винить?

Такая самоотверженность, наряду с какой-то неуместной болтливостью показалась странной. Словно женщина либо предана маркизу до мозга костей, либо и правда очарована.

– Понятно, – сказала Женя, хотя в действительно ничего не понятно.

Ручка маленькой дверки, из который выходила кухарка, со скрипом опустилась, створка распахнулась, и в кухню спиной ввалилась крепкотелая женщина в коричневом платье и чепце. Она что-то усердно тащила, кряхтя и пыхтя, как барсук.

Кухарка резко обернулась, а крепкотелая женщина, все еще оставаясь спиной, проговорила зычно:

– Берта, раскопыть тебя в телегу, хватит языком молоть! Мозоль натрешь. Иди помоги.

Кухарка, которая, видимо и есть Берта, недовольно ворча, поднялась и прошкрябала к вошедшей.

– Чего приволокла? – спросила она.

– Тыквы, – ответила крепкотелая. – Урожай собираем. Несколько обозов получилось. Основное на продажу в город, а эти, самые спелые, господину. Он любит тыквенное всякое.

Кухарка наклонилась, оттопырив необъятный зад, и постучала по чему-то. Раздался глухой звук, она выпрямилась и, чуть отойдя, проговорила:

– А чего сама перла? Тыквы вон, какие. Ладные, большие.

– Чего я, сама не допру что ли? – отмахнулась крепкотелая. – До дома на телеге, а до двери на мешке. Чай не хрустальная, не рассыплюсь.