– Рыцарь Вулф – тоже неплохо.

Мара засмеялась и помахала ему – поезжай. Скоро она скрылась в тумане, скрылся и страшный лес за ее спиной.

В окно палаты Уединения проник косой луч. Адела, сидевшая ближе всех к камину, отправила в рот ложку тушеных груш.

– Как здоровье? – спросила ее Глориан.

Ее лицо под каштановыми волосами казалось очень бледным, и щеки ввалились.

– Спасибо Святому, – прошепелявила девушка, – простер божественную длань, чтобы избавить меня от зубной боли.

Хелисента подула на горячую кашицу.

– Скорее бы уж мастеро Бурн простерле свои клещи.

Адела с заметным трудом проглотила грушу и вместе с ней – ответную колкость.

– У меня новость, – вмешалась Джулиан, закладывая за ухо прядь волос. – Кажется, меня скоро сговорят.

Глориан оторвалась от ужина:

– За кого?

– За благородного Осберта Комба.

– Тогда ты станешь герцогиней Вежливости по мужу – во всяком случае, когда умрет его мать, – протянула Хелисента. – Тебе бы хотелось сменить покровителя?

– Нет, – возразила Глориан. – Джулиан ведет род от дамы Лорейн Венц, и ее добродетелью всегда останется Справедливость.

От разговоров о помолвке у нее стало кисло в животе.

– Когда тебя с ним познакомят, Джулс?

– Завтра он приезжает ко двору. – Джулиан крутила в пальцах кончик темной косы. – Я знаю, что не обязана венчаться, но с тех пор, как мама сказала, у меня бабочки в животе так и бьются.

– Ты их прихлопни. Тебя нельзя не полюбить. – Глориан с излишней горячностью ткнула вилкой в ломтик ветчины. – И уж конечно, тебя мать не заставит выйти за человека, который тебе отвратителен.

Она сделала вид, что не замечает их встревоженных взглядов. Но обрадовалась, когда рыцарь Брамель прервал беседу:

– Принцесса, король Бардольт приглашает вас присоединиться к нему в саду. Вы дозволите вас проводить?

– Дозволю. – Она встала.

От небесной синевы заслезились глаза. Стражник провел ее к невысокой стене яблоневого сада, где ждал с горячим искалинским жеребцом отец.

– Дочка, – сказал он на хротском, – поедем гулять. Сегодня прекрасное утро.

Глориан замялась, тронув свой лубок.

– Мастеро Бурн велит мне носить его еще три недели. А матушка говорит…

– Знаю, что говорит матушка, потому и указал конюху заседлать особо.

Он тронул седло, и она увидела, что сзади к нему крепится дополнительное сиденье.

– Вот. Так я возил тебя ребенком.

Глориан просияла. Отец, стараясь не потревожить лубок, подсадил ее на подушку и сел сам.

– Вот так, – сказал он, пришпорив боевого коня.

Принадлежащие к замку земли тянулись вдаль мимо озера Блен до Королевского леса с побитыми ветром дубами и снежными соснами, где так часто охотились ее родители. Обнимая отца за пояс, Глориан воображала, как он, размахивая «бородатым» топором, мчится через Хрот.

Его сопровождали, держась в отдалении, шестеро дружинников. Среди них была и Регни Аскрдальская, гордо восседавшая на гнедом жеребце.

Рыцарский конь галопом проскакал по палой листве, вспугнул стаю гусей. Затем король Бардольт придержал скакуна, а дружинники отстали. Деревья расступились, и перед Глориан открылись головокружительные кручи Сорвейских гор. Отец вывез ее за королевские леса к склонам высочайшей в Инисе вершины.

Водопад взбивал в пену воду глубокого озерца, прозрачно-зеленого, как лесное стекло. Заслонив глаза ладонью, Глориан разглядела и другие водопады, скакавшие по ступеням скал.

– Водоворотные озера, – объявил отец. – Не многим известна тайна этой провинции. Мало кто осмелится нарушить границу королевских лесов.

Спешившись, он снял с седла Глориан:

– Как твоя рука, заживает?

– Да. Это досадная случайность, – заверила Глориан. – Мне хочется снова ездить верхом, отец.

Бардольт привязал жеребца к дереву.

– Я поговорю с ее милостью. – Он положил ладонь ей между лопатками. – Посиди со мной.

Они подыскали удобные валуны. Бардольт снял сапоги и портянки, опустил ноги в воду. Глориан, подобрав юбки, последовала его примеру.

– Твоя мать показала мне эти озера летом перед твоим рождением. Долгое было лето и жаркое. – Бардольт с улыбкой прищурился на вершину. – Мы, неделя за неделей, каждый день остывали в этих прудах.

– Мать плавала в диких озерах? – удивилась и обрадовалась Глориан. – Она… в одной сорочке?

Он почему-то улыбнулся шире прежнего.

– Конечно, королевна моя. Конечно, она была в сорочке. – Отец посерьезнел. – Я говорил с ней после твоего вчерашнего ухода из палаты Уединения.

Глориан сникла:

– Она тебе рассказала про нашу ссору. О моих словах.

– Да, – подтвердил Бардольт, – но я хотел бы услышать об этом из твоих уст, Глориан.

Впервые за этот год Глориан вглядывалась в его лицо при дневном свете и вблизи. Кожа под глазами обвисла, стали глубже морщины на лбу, в золотистой бороде и в волосах протянулись седые ниточки. Она возненавидела эти приметы старости.

– Я ей сказала, что не хочу замуж, – с трудом выдавила Глориан. – И ребенка не хочу.

– Ты это сказала со зла или честно?

– И так и так.

Она готовилась принять упреки, но отец промолчал. Он уперся локтями в колени, сжал большие ладони. На указательном пальце левой руки блеснуло кольцо с узлом любви.

– Где-то в этих горах берет исток река Литсом, самая длинная река Иниса, – заговорил он. – Она начинается с ручейка, стекает по этой долине и пробивает себе путь к Пепельному морю. Нескончаемая нить, поддерживающая жизнь этой земли. Она ни разу за много столетий не пересыхала.

Вода утешения, исходящая от Святого. От его вечной лозы. Глориан довольно наслушалась священнослужителей, чтобы узнать знакомый мотив.

– Да, отец, – пробормотала она.

– Нет. Я хочу услышать правду, – возразил Бардольт, не смягчая взгляда. – Скажи, чего ты боишься. Каждый воин должен познать страх. Без него отвага – пустое бахвальство. Иными словами, глупость.

Знаком его покровителя был золотой щит. Круглый, как и на ее броши, и так же заострявшийся книзу.

– Я не воин, – сказала Глориан, и у нее перехватило горло. – Мне бы хотелось, отец… хотелось быть как ты.

У него смягчились желваки на скулах.

– Воин – хозяин своему телу. Мое же принадлежит Инису.

Он снова стиснул зубы. На один страшный миг ее смешливый и добрый отец показался бесконечно усталым.

– Это самое трудное. Знать, что ты воплощаешь целую страну, – сказал он. – Что страна бдит твоими глазами, берет силу из твоего чрева, что щит ей – твое сердце и будущее – твоя плоть. Это даже для меня тягостно, а я никогда не растил в себе наследника. Твоя мать и твоя тетя растили, а я, сколько бы побед ни одержал в Хроте, в этой битве им был не помощник.

Только шум воды нарушал тишину. Глориан так хотелось отогнать от отца эту тень.

– Глориан, – сказал он наконец, – как ты думаешь, твоя мать – воин?

– Нет, – в недоумении ответила Глориан, – она не сражается.

– Да, она сражается. Каждый день она ведет бой за силу и безопасность Иниса. Мне на поле боя не раз выпадал трудный выбор, выбор между жизнью и смертью. То же самое делает твоя мать. Только ее поле битвы – палата Совета, ее оружие – письма и соглашения, а ее броня – сама страна Добродетели. – Он поднял глаза к вершине. – Иногда выбор есть,