Паша всегда был дерганый. Никогда из такого настоящий зэк не получится. Крысиной он породы. Тянется туда, где сладко, а чуть что, трясется как мышь.

– Мочкануть не мочкануть. Вот заладил, Борода. Посмотрим. Сперва надо узнать, может, за ними еще кто следы заметает. Хотя не должно. Раз вдвоем, значит, друг друга страхуют. Ты вот что, старуху проводи в комнату и возвращайся. И скажи, пусть сидит она, носа не кажет. Понял?

– Да понял я. Дело-то нехитрое. Чего тут не понять.

Лерыч был как всегда спокоен. Теперь надо просчитать каждый шаг. И хорошо бы замочить их поодиночке. «Главное – никому из них не дать уйти отсюда. Ну как в ментовке узнают, где они? Их послали следить за старухой… А может, они сами решили? Может, им позвонил приемщик? Тогда многое будет проще», – думал Лерыч, не собираясь отпускать их.

Он видел, оба остановились около дыры в заборе, огораживающем участок с садом. О чем-то своем ментовском совещаются. Осторожничают, гады. На их глазах старуха вошла в калитку и растворилась в саду.

Лерыч вышел во двор. Услышав за собой шаги, даже вздрогнул. Сказалось напряжение. Теперь всего можно ожидать.

– Черт бородатый! Напугал, – рыкнул он на Пашу.

– Ну чо там менты? – зашептал Паша.

– Один сюда, к нам направляется. Я видел, как он полез в дыру в заборе.

– А второй чего? – Паша был похож на перепуганного воробья. Глаза округлились. Руки трясутся, поэтому он прячет их за спиной.

– Да не трясись ты так. Второй мент остался на подстраховке. Присмотри за ним, только сам не показывайся, – сказал Лерыч, заметив воткнутый в сосновый кругляк острый топор.

«Вот чего надо для ментов. Бритвой с ними не управишься. А эта вещица в самый раз будет», – подумал он, вытаскивая топор из полена.

Лерыч залихватски поплевал на руку и неслышно, мягко, по-кошачьи, пошел, стараясь обойти мента сзади. Видел его.

Шевелев стоял в саду и наблюдал за домом. Старуха вошла в него и больше не выходила. И никто не выходил.

Странный какой-то дом. И Шевелев подумал: «Самое место для отморозков. А может, тут только старуха и живет? Жаль, пистолет я не взял». Любопытство подталкивало его, хотя Калинин и не велел соваться сюда.

В маленькое окно он увидел силуэт старухи. Она стояла и выкладывала на стол из сумки деньги. Несколько пятисоток сунула в рукав кофты.

«Надо подойти поближе. Отсюда плохо видно», – решил Шевелев и, как вор, пригибаясь, подбежал к дому. Поднял голову, опять заглядывая в окно.

И вдруг в оконном стекле он увидел отражение человека, оказавшегося внезапно за его спиной.

«Кто?..» Он не успел додумать. В руках у человека был топор, и вот он размахнулся. Топор оказался над головой Шевелева.

В последний момент лейтенант обернулся, попытался вскинуть руки, чтобы перехватить топор, и не успел.

Глухой удар. Лезвие топора вонзилось в голову лейтенанта. Брызги крови попали на оконное стекло.

Старуха вздрогнула, точно кровь попала на нее, на лицо. Отшатнулась от окна со словами:

– Ох господи!

Потом она крадучись подошла к окну, посмотрела.

Прямо под окном лежал на земле с разрубленной головой человек в хорошем костюме.

Над ним склонился их квартирант Валентин и шарил по его карманам. Он почувствовал, что старуха за ним наблюдает, поднял голову.

В окно на него смотрела старуха с окаменевшим, бледным лицом.

Лерыч со звериным оскалом в знак приветствия кивнул ей головой.

Лицо в окне пропало.

Опять шаги. На этот раз Лерыч не вздрогнул, только поднял голову.

– А-а, Паша.

Бородатый засуетился.

– Ты все-таки замочил его?

– А что, мне надо было пригласить его чаю с нами попить? Сам видел, он к дому подошел.

– Да видел, – Паша выглядел вконец растерянным.

В окно ему постучала старуха и слабо позвала:

– Паша…

Бородатый махнул на нее рукой:

– Да погоди ты, мать.

Лерыч достал из нагрудного кармана пиджака убитого ментовское удостоверение и раскрыл его перед Пашей.

– Что на это скажешь? Опер МУРа пришел за твоей старухой. Сечешь? Значит, и второй оттуда. Вот что ты со своей матерью наделал.

– Но, Лерыч, откуда ж мы знали…

– Ладно, Борода, не дергайся, – улыбнулся Лерыч. – Все нормалек будет, – сказал, а у самого в глазах жестокий блеск.

Что означало это слово – нормалек, Паша понял сразу, посмотрел Лерычу прямо в глаза и спросил:

– Ты меня убьешь?

Лерыч не ожидал такого вопроса. О своей участи его спрашивал человек, с которым их многое объединяло. Многое, да не все. И Паша больше ему не помощник. И он, и его мать. Они должны умереть. И он постарается прикончить их тихо и без мучений. Но вопрос приятеля немного смутил его.

– Ну что ты… – Он не стал давать обещаний. Просто не договорил. Не хотел врать. И потрепал приятеля по нестриженой голове.

– Лерыч, я тебя прошу, не убивай, пожалуйста, мать. Она ведь не хотела…

Лерыч как будто обиделся.

– Да что ты заладил? Лучше затащи этого мента в сарай и присыпь кровь песком. Со вторым надо что-то решать.

Решать! Паша криво усмехнулся. Знал, что намерен решить с ним Лерыч. Нет, не пожалеет он ни его, ни мать. Он рожден убивать. Не видел в детстве ни ласки, ни доброты и не приучен к состраданию. Не пожалеет он никого!

– Я уберу, – сказал он, но голос его звучал обреченно.

Убийца долго наблюдал за лейтенантом Анохиным.

Молодой мент ждал возвращения напарника, но к дому не подходил. Хитрый, гадюка, оказался. Несколько раз он просовывал голову в дыру в заборе и, оглядывая густо заросший вишенником сад, свистом подавал Шевелеву знак, чтобы тот вернулся. Когда услышал ответный свист, принял его за сигнал Шевелева. Не знал бедолага, что товарищ уже лежит в сарае, облепленный мухами.

Лерыч видел, как молодой мент осторожно протиснулся в дыру. Все, он подписал себе приговор.

«Тот был Шевелев, – вспомнил Лерыч фамилию опера, прочитанную в удостоверении. – Теперь пора познакомиться со вторым ментом».

Он перекинул топор из левой руки в правую, чтобы удобнее было бить. Обыскав убитого опера, Лерыч не обнаружил при нем пистолета. Даже удивился: чем хотел его брать мент, своей красной корочкой? И теперь, глядя, как неуверенно чувствует себя молодой оперок, понял – он тоже без оружия.

«Получается, они не собирались следить за старухой, иначе обязательно бы взяли «пушки». Решение пришло в последний момент. Дураки. Ничему путному вас в МУРе не научили».