Разговор с Наталией стал для Димитриса переживанием, максимально приближенным к соитию. А стыд оттого, что его застукали, всю жизнь мучил Димитриса, преследуя даже во сне. Женщина, говорившая по телефону, все еще была предметом его повторяющихся фантазий.

И вот он услышал в исповедальне тот самый голос, который не давал ему покоя пятнадцать лет. Точь-в-точь как у Наталии.

С того дня, как в часовню пришла на исповедь белокурая женщина, минул не один месяц, но до сих пор воспоминания о ее голосе неусыпно терзали Димитриса. Он ворочался без сна до двух-трех часов ночи, потом вставал и молился, пока не затекала спина, а от боли в коленях, упирающихся в каменный пол, не начинали литься слезы.

Он и сам искал искупления, но ничто не могло снять с него греха или заглушить голос, которым он был одержим. Несколько месяцев Димитрис боролся с собой. Теперь лики святых на иконах больше не казались ему добрыми. Они смотрели укоризненно.

Яннис бросил взгляд на свой «Ролекс».

— Мне пора, — заявил он.

Димитрис встал:

— Спасибо, что заехал.

— Рад был тебя повидать, — сказал Яннис.

Он не подался к брату, а отстранился от него.

— Передай от меня привет родителям, — пробормотал Димитрис.

Тяжелая деревянная дверь закрылась за ним, и Яннис вздохнул с облегчением. Он провел в монастыре час, и ему хватило этого с лихвой. Он поскользнулся и проехался спиной по тропе. Спускаться было труднее, чем подниматься. У него ушло на это около сорока минут, но наконец он увидел свою машину, сверкающую, как зрелый томат, на дороге внизу.

Он добрался до «порше», сел в машину и замер на несколько секунд, потом потянулся, взял с пассажирского сиденья сладкие баранки кулури, которые мать приготовила для Димитриса. Съел пять штук одну за другой, затем закурил.

Вскоре после ухода Янниса дверь монастыря снова открылась. Оттуда быстрым шагом вышел Димитрис. Он больше не мог выносить взглядов святых, которые смотрели на него со стен и потолков, изображений ада и рая вокруг. Они преследовали его. Уверенность в спасении покинула Димитриса. Когда пробьет час, неизвестно, где он окажется — среди овец или среди козлищ. Кофе… Исповедь… Возможно, его брат прав. Может быть, им одна цена.

Найти Бога в стенах монастыря он не сумел. Бывало, он проводил ночь в какой-нибудь из ближних пещер, в которых жили и молились отшельники. Но лишь глубже заглянул во тьму своей души. Слова Иисуса из Евангелия от Матфея звучали у него в ушах и гулким эхом отдавались от каменистых стен:

«А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем»[37].

Начала опускаться темнота, и Димитрис побежал, чуть не падая, по тайной тропе из монастыря, направляясь к ближайшей горе, на которой никогда не селились монахи. Ее вершина была чиста и свободна. Там на него не будут взирать ангельские лики. Там его не будут преследовать образы Страшного суда. Вот куда ему нужно.

Его окутал туман.

К тому времени Яннис выкинул второй окурок в окно машины. Он по привычке посмотрел на себя в зеркало заднего вида, потом вставил ключ в замок зажигания. Взревел двигатель, и Яннис нажал на педаль газа.

На повороте еще раз мелькнул монастырь, неосвещенный, одинокий. Но это ощущение одиночества не шло ни в какое сравнение с тем, что Яннис увидел затем. На вершине соседней горы маячила человеческая фигура, вокруг которой реял туман, клубились гонимые ветром облака. В какой-то миг серая пелена скрыла силуэт полностью, а несколько секунд спустя, когда она развеялась, человека уже не было. Гора опустела.

Яннис включил погромче радио и поехал дальше.

Оторванность от мира. Превратно истолкованное чувство вины. И такие трагические последствия… Жизнь священников, принесших обет безбрачия, не всегда легка. Она перекраивает и душу, и тело.

Метеора — впечатляющее место, и она навеяла мне мысль о разнице между одиночеством и уединением. Греки не разделяют эти понятия, у них есть слово «монаксия», которое объясняет, почему люди, завидев одинокого человека, сочувствуют ему. В некоторых ситуациях для этого, вероятно, есть все основания, но вот время идет, а я становлюсь сильнее в своем уединении. Теперь я знаю разницу между ним и одиночеством.

Несколько дней я провел в Каламбаке и каждое утро отправлялся на прогулку, впитывая окружающую красоту всем своим существом. Во время этих походов я не мог удержаться и еще раз попытался анализировать наши с тобой отношения, искал намек на какой-нибудь изъян в них. Может, в памяти всплывет то, чего я сразу не заметил?

Так или иначе, к концу моего пребывания там я совершенно успокоился и решил поехать в Салоники — до города было три часа езды по хорошей скоростной дороге. Машина неслась вперед, я с нетерпением предвкушал, как буду толкаться в толпе, ощущая тепло чужих рук и плеч, услышу громкую музыку в баре и моих ноздрей коснется аромат сувлаки, которые жарятся на улице.

Я прибыл в город 25 марта — теплым, совсем весенним днем. Зарегистрировавшись в отеле, сразу же направился к морю, чтобы пройтись по набережной. Вокруг развевались бело-голубые флаги — они украшали балконы и стены общественных зданий; полотнища хлопали на дорожных столбах. Флаги поменьше продавали на площадях. Вскоре мне пришлось проталкиваться сквозь толпы людей, выстроившихся вдоль улиц. Греки радостно поясняли мне, отчего в городе так многолюдно. Все собрались полюбоваться праздничным шествием тысяч школьников, солдат и людей в национальных костюмах. Это был парад в честь Дня независимости.

Я знал, что греческий флаг символизирует историю страны. (Пожалуй, история Греции неотделима от сильных переживаний.) А еще мне довелось услышать рассказ о том, как глубоко символика этого флага укоренена в душе каждого грека.

Греция пережила два периода оккупации. Недавняя оккупация — германская в двадцатом веке — продолжалась три года. Более ранняя, турецкая, длилась почти четыре века, и 25 марта греки грандиозным парадом отмечают освобождение от османского ига.

Еще на эту дату приходится праздник Благовещения, Евангелисмос, — день, когда архангел Гавриил возвестил Деве Марии, что у нее родится Младенец. Во время перерыва в параде бойкий старик, стоявший рядом со мной, рассказал, как связаны явление Иисуса Христа и уход турок с греческой земли. Этот рассказ окончательно убедил меня в том, что война за освобождение Греции от турецкой оккупации считается священной.